Миссис Хемингуэй - страница 27

– Давайте, миссис Фицджеральд! Или вы только для кабаре и годитесь?

Зельда вырывается, но Эрнест, черт знает что втемяшилось в его пьяную башку, хватает ее и перекидывает через плечо, словно свернутый ковер.

– Пусти!

Эрнест не отпускает. Хэдли недоверчиво смотрит на обоих.

– Эрнест Хемингуэй, вы СКОТИНА!

В дверях возникает Скотт, в побелевших руках ваза с фруктами.

– Ты что делаешь? – Скотт хватает с подноса горсть инжира. – Немедленно отстань от моей жены! – От ярости он глотает окончания слов. – Я сказал, ОТПУСТИ ЕЕ!!!

Скотт с силой метнул инжир, и ягода шлепается Хемингуэю прямо на блейзер. Эрнест, отпустив Зельду, успевает увернуться от следующей пущенной Скоттом инжирины. Файф кидается на подмогу, и тут следующий инжир разлетается вдребезги от удара о ее упругую белую кожу.

– О, Скотт, – обращается к нему Файф. – Зачем ты это сделал?

Эрнест яростно смотрит на Скотта, пока Зельда пробирается к своему креслу, делано улыбаясь. Хемингуэй, сняв блейзер, оценивает ущерб: инжир оставил два круглых фиолетовых пятна.

– Скотт, ты неправ. – Он качает головой.

– Ради бога, Скотт, – фыркнула Сара, – ну почему ты вечно ведешь себя как ребенок?

Шелестя перьями, Файф убегает на кухню, Эрнест уходит за ней.

Хэдли готова расцеловать Скотта – за эту чудесную демонстрацию оскорбленного чувства собственности!

Как часто ей самой хотелось свернуть шею Файф, когда та, сидя в их парижской квартире, как бы ненароком сбрасывала изящную туфельку с изящной ножки под масляным взглядом Эрнеста.

Но даже на вилле за бриджем и хересом Хэдли ни за что не решилась бы не то что запустить чем-нибудь в соперницу – просто закатить истерику.

Зельда пьет за благородство Скотта, Сара вот-вот взорвется. Скотт слишком пьян, чтобы замечать что-то, кроме собственных ног и поцелуев восхищенной жены. Наконец Сара не выдерживает и высказывает ему все, что накопила за вечер. Что он эгоист и сущий младенец, место которому в детском саду, а не в цивилизованном обществе. Вообще-то дети куда цивилизованнее, чем эта пьяная компания, думает Хэдли.

Когда она оборачивается, Файф и Эрнеста на кухне уже нет. Скотт в углу мрачно огрызается на пассы Куццемано, несомненно заискивающего перед автором прославленного «Гэтсби».

– Ладно. – Хэдли решительно встряхивает головой. – Я столько сидела взаперти, что на сегодня мне, пожалуй, хватит. – Она отодвигает стул. – Ты разрешишь? – и уходит в дом забрать свои вещи.

Джеральд повесил ее шаль в спальне сыновей. Сара бы с ума сошла. Патрик и Бу спят в обнимку. Красивые, все в родителей. Какими они вырастут? Наверняка необыкновенными: они ведь этой, бесконечно доброй и умной новоанглийской породы. Поцеловать бы их на ночь, – но если Сара ее застукает, то навсегда откажет от дома. Особенно после инжирного инцидента. В общем-то чуждая религиозности, Хэдли вдруг вспомнила молитву, которую мать всегда читала на ночь, чтобы защитить дочь во время сна. Спящие мальчики такие очаровательные, просто дух захватывает.

Хэдли уже собирается спуститься по лестнице, когда улавливает какие-то звуки. Голоса доносятся из-за приоткрытой двери в спальню. Сквозь оставленный зазор видны двое, они стоят посреди комнаты. Лиц в полумраке не различить, видно только юбку из перьев, они вздыбились на женской талии. Теперь Хэдли слышит лишь собственное дыхание. Рука Эрнеста скользит между лебедиными крыльями, раскрытыми, как у подбитой птицы. Он страстно целует лоб, брови, веки Файф. У нее на коже до сих пор темнеет пятно от инжира. Перья трепещут, голос Файф шепчет: