И вдруг он такие вещи говорит, так смотрит – я солнцем в его глазах отражалась. И поверила ему, и сейчас хотела бы верить. Потому что даже не ушами… я вляпалась всеми органами чувств - мне пот его не воняет, а лучше цветов пахнет… это что такое? Это страшно, если он не вернется, а, судя по словам, а больше всего - взглядам бабы Мани, вероятность такого - девяносто девять процентов. И для меня в таком случае разницы между «не захотел вернуться» и «не может» практически нет. А ведь я уже готова на все - ловить его, бегать за ним, даже квакать. Хотя бы для того, чтобы попытаться спасти от смерти и вылечить ему руки – пускай будет так.
С десяти вечера и до трех часов ночи я просидела на табурете, прислонившись к нагретой за день стене дома и глядя широко распахнутыми глазами в темноту, миксуя в голове все эти мысли. Как бы ни сложилось, я не жалела ни о чем, а в темноте еще и хорошо вспоминалось…
Мне хорошо было с ним, Олег никогда так… не поклонялся моему телу, никогда я не была для него настолько желанной, даже в наши лучшие годы. И все те наши эксперименты, попытки разнообразить постель… они вспоминались немного убого на фоне одного только Ваниного взгляда, которым тот окинул меня, вбирая в себя и буквально пожирая им – с восхищением, трепетом, с недоверчивым каким-то восторгом! Где там был секс? Не было его, это было что-то совсем другое – иной уровень близости, доверия, дарения. Да у меня душа пела, когда я отдавалась ему!
Отрадно и спокойно было знать, что сейчас – до десятой, он пока еще условно жив и не горит живьем в своем танке, не лежит где-нибудь убитый, укрытый только лесными мхами. И это уже хорошо. На данный момент меня это устраивало, но это только пока. Я сидела в темноте и чутко ловила звуки ночи – любые звуки, и принимала решение, нащупывая пути и способы, намечая их и продумывая.
К середине ночи порядком уже продрогла, глаза слипались – сказывалась предыдущая бессонная. В конце концов, широко зевнув в очередной раз и бросив взгляд на то место, где давно уже не была видна в темноте развороченная гусеницами танка земля, я собралась уходить. Встала, потянулась, подняла склянку с мазью и высказалась в сторону испорченной дороги:
- Ну, и какой ты, на фиг, танкист после этого, Ваня? Слово, родной, нужно держать, а руки - лечить.
Ерничать было горько, хотелось настоящего, и я тоскливо, по-бабьи призналась в темноту:
- Наверное, я уже люблю тебя, Ванечка… успела как-то. А ты?
22. Глава 22
Народ в бригаде собрался разный. Все мужики семейные, сильно зависящие от заработка – у некоторых висело на шее не по одному хомуту в виде алиментов, ипотеки, обучающихся платно детей, больных родственников и еще кучи бед и просто житейских сложностей. За работу все они держались зубами и работали хорошо, иначе мы бы давно уже расстались.
Но хорошо работающий мужик и мужик с хорошим характером – совершенно разные понятия. В бригаде Марка было два уникума – Потапыч, который на самом деле был Потаповым и Рогоз. Звучная фамилия, потому и звали его так – вроде как кличкой. Потапыч был такой сволочной язвой, ненавидящей весь женский пол, что я порой диву давалась – это что же можно было сделать с мужиком, чтобы довести его до такого устойчивого состояния перманентной ненависти? Но что было, то было. Со мной он вел себя осторожно, хотя это его отношение сквозило в каждом взгляде и жесте. Но все, что он мог позволить себе, это рассказывать отстраненно-пошлые анекдоты таким образом, чтобы я их обязательно услышала. И надо сказать, что там все было на грани, но ни разу не за ней. В общем, мне и на этот раз предстояло выслушивать перлы типа «недостаток внимания к половым щелям приводит к постоянному скрипу». И понимай это, как хочешь – в меру своей распущенности.
