Речь идет о знаменитых Диофантовых войнах. В 111–108 гг. до н. э. понтийский полководец Диофант, сын Асклепидора, сначала разгромил Скифское царство в Крыму, а затем уничтожил войско союзных скифам роксоланов: «Любая варварская народность и толпа легковооруженных воинов бессильны перед правильно построенной и хорошо вооруженной фалангой. Во всяком случае роксоланы числом около 50 000 человек не могли устоять против 6000 человек, выставленных Диофантом, полководцем Митридата, и были большей частью уничтожены» (Strabo. VII. III.17).
Конечно, это убедительная победа: полководец Александра Зопирион погиб, сам великий македонец провел несколько лет в безуспешной войне со скифами Средней Азии, а Диофант, говоря словами декрета Херсонеса, «обратил в бегство скифов, считавшихся непобедимыми, и (таким образом) сделал то, что царь Митридат Евпатор первый поставил над ними трофей». Первый! То есть решил ту задачу, которую поставил, но не смог (не успел?) решить великий Александр. В ходе успешных войн в Северном Причерноморье Диофант также добился присоединения к Понту Боспорского царства и подавил антипонтийское восстание скифов под руководством Савмака. Однако подробный анализ этих событий лежит за пределами данной работы.
Кажется, что мы, анализируя разные источники (Помпея Трога, Страбона, декрет Херсонеса), сталкиваемся в данном случае с одним кругом идей – официальной идеологией Митридата. Собственно, и сам царь говорит об этом: «Ни Александр Великий, покоривший всю Азию, ни кто-либо из его преемников или их потомков не завоевал ни одного из этих народов». (Just. XXXVIII. 7. 1.). В данном случае Митридат имеет в виду не только скифов, но и то, что «ни один из народов, ему подвластных, не знал над собой чужеземной власти, никогда не подчинялся никаким царям, кроме отечественных, взять ли Каппадокию или Пафлагонию, Понт или Вифинию, а также Великую и Малую Армении» (Just. XXXVIII. 7. 2.). Он как бы объединяет их все по одному признаку и показывает, что Понтийское царство включает народы, которые никогда никем не были покорены.
Кажется, что это не просто стилистические приемы, и сам Митридат относился к сравнению его с Александром Великим очень серьезно. «Войдя во Фригию, он завернул в стоянку Александра, считая для себя счастливым предзнаменованием, что там, где остановился Александр, там стал лагерем и Митридат», – рассказывает Аппиан. (Арр. Mithr. 29). У Митридата, «как говорят», хранился плащ («одеяние») Александра Македонского (Арр. Mithr. 117). Все эти примеры не случайны – нумизматический материал лучше всего показывает, что образ Александра был тем архетипом, на основе которого выстраивалась вся идеология Митридата Евпатора. По мнению С.Ю. Сапрыкина, уподобление царя Александру началось в конце II в. до н. э., когда на понтийских монетах изображение Персея—Аполлона (или Митры – Мена) сменилось реалистическим портретом царя как типично эллинистического правителя[43]. По всему Средиземноморью разошлись его статеры и тетрадрахмы с портретом в образе Александра—Геракла. Эту же идею отражает и самый известный бюст понтийского царя, который хранится в Лувре. На нем Митридат изображен как решительный и целеустремленный воин, которого отличает высокая степень одухотворенности, свойственная всем посмертным изображениям Александра и его наследника – царя Понтийского царства»
