Митридатовы войны - страница 9

На это обстоятельство обратил внимание К.Л. Гуленков. Он пишет, что «великому македонцу пытались подражать очень многие исторические персонажи, из современников Митридата VI Евпатора наиболее нагляден пример Гнея Помпея. Однако каждый из подражающих брал в этом образе что-то свое, наиболее ему близкое, что же привлекло Митридата VI Евпатора? В первую очередь, он взял ту же направленность в социальной политике, курс на слияние верхушек двух этносов»[47].

Правда, исследователь тут же оговаривается, что, с его точки зрения, это характерно в первую очередь для раннего этапа политики понтийского царя: «Неслучайно, что, как только Митридат VI Евпатор в ходе Первой войны с Римом пересек границу анатолийских государств и вступил на территорию римской провинции Азия, он резко сменил свой “образ”. Видимо, остановка на месте бывшего лагеря Александра Македонского, столь красочно описанная Аппианом (Мithr. 20), была своеобразным прощанием с его юношеским идеалом. В 88–85 гг. до н. э. в Пергаме было создано новое иконографическое изображение царя, которое вскоре вытеснило все остальные. Это идеализированное патетическое изображение не имеет ничего общего ни с Александром, ни с Дионисом, оно изображает зрелого мужчину (часто даже в новом образе Геракла). Вне всяких сомнений, это было сделано не из-за возрастных особенностей царя, а из политической конъюнктуры. Ведь в исконно эллинистических областях, где власть греков была неоспоримой, идея слияния этносов, конечно, не могла быть выигрышной»[48].

Оговорка эта не кажется бесспорной. Начнем с того, что политика Александра Македонского в Малой Азии не всегда была направлена на предоставление независимости полисам и носила автократический характер[49]. Но самое главное, что в своей социальной политики в Азии Митридат как раз мог и руководствовался идеями Александра (см. об этом ниже).

Круг третий – Троянский. Нет смысла сейчас подробно обосновывать, что в античную эпоху гомеровский цикл был тем культурным архетипом, через призму которого рассматривалась современность. Уже сама проблематика «Восток – Запад» / «Азия – Европа» выводит к троянскому циклу. Но есть и другие «приметы». Военные действия разворачиваются в том же регионе – Троада. Илион сожжен в ходе войны «армией Запада» – римлянами. Более того, Аппиан считает нужным специально провести параллель: «Некоторые полагают, что это несчастие с ним произошло как раз спустя 1050 лет после разрушения его Агамемноном». Легионеры, как и ахейцы 1050 лет назад, «не щадили ни святынь, ни тех, кто бежал в храмы». Римский полководец срыл стены, и на следующий день он сам все обошел, следя за тем, чтобы ничего не осталось от города: «Илион испытал худшее, чем во времена Агамемнона», – подводит итог историк (Арр. Mithr. 53). Показательно, что и амазонки участвуют в этой войне на стороне Митридата так же, как и одиннадцать веков назад они помогали троянцам: «…В этой битве, как передают, на стороне варваров сражались также амазонки, пришедшие с гор у реки Фермодонта. Действительно, после битвы, когда римляне стали грабить тела убитых варваров, им попадались щиты и котурны амазонок…» (Plut. Pomp. 35; Арр. Mithr. 103). Собственно и Фермодонт протекает в царстве Митридата.

Считал ли царь себя продолжателем «дела троянцев»? Вспомним – он любил и хорошо знал эллинскую культуру. Ассоциации с героями Эсхила не могли не появиться: его детство и юность – скорее детство и юность Ореста. Принца в Городе, где произошло Преступление, в стране, где убили Царя-Победителя, где Жена убила Мужа. Спустя 15 лет он сам окажется в роли Агамемнона. Как и Орест, в молодости он скитался, затем был в Тавриде и т. п.