– Мы приехали? – сбрасываю его руку. Машина припаркована под яркой вывеской золотого цвета. – Я долго спал?
– Ты отрубился в середине разговора.
– Извини. – Выдыхаю. – Мне снилась Маша.
– Сочувствую, – поджимает губы, смотрит сквозь лобовое.
Откашливаюсь:
– О чём мы говорили? До того, как я уснул.
– Видимо, тебе это не так уж интересно.
– Ковальски. Ты говорил про их встречу с отцом. Он покупает клинику.
Елисей ржёт. По щекам пошли глубокие складки, веснушки растянулись.
– Ковалевский. И не выдавай желаемое за действительное. Ковалевский хочет её купить, но твой отец отшивает его уже в третий раз. Хотя цена предлагается интересная, даже для вашей состоятельной семьи.
– Нет никакой семьи. И я ясно дал понять, что возвращаться не собираюсь.
Елисей долго выдыхает:
– Не понимаю, ведь это твоё детище.
– Я потерял к этому интерес. Окончательно. И к клинике, и к медицине вообще.
– Когда ты поймёшь, что очень ошибся, будет уже поздно.
– Я долго думал…
– Долго? Да ты бухал каждый день, на протяжении целого года! Долго он думал.
– Слушай, я всё решил. Мне плевать, что будет с клиникой. Пусть её купит Ковальски, разрушит землетрясение, явится сатана, и сожжёт дотла. Что угодно. Пле-вать.
– Я провожу в твоей клинике дни и ночи напролёт, – он успешно сдерживает приступ раздражения, а обиду мастерски скрывает. – Я искал тебя в самых богомерзких заведениях города, чтобы ты подписывал бумажки. Сам читал каждый документ. Договаривался с поставщиками оборудования. Проводил собеседования со специалистами. Отмазывал тебе перед прессой. Разбирался с налоговой. Улаживал конфликты с клиентами. Чтобы, когда ты очухаешься и соизволишь вернуться к делу, тебе было куда возвращаться.
– В этом-то и загвоздка. Ты там по факту – никто, – Елисей сглатывает. – Я – хозяин. И мой отец. И нам обоим насрать на эту клинику.
– А как же Мила? И другие девушки с несчастной судьбой и больными родителями/детьми? Как будешь спасать их жизни? Мои связи быстро растеряются, если я не буду в деле. Свои ты уже растерял. Остался только я, и Каринэ. Больше никто в тебя не верит.
– Мила – единичный случай. Больше никого не будет. Я больше ни о чём тебя не попрошу. Только об одном: забей на клинику. Пусть отец делает что хочет. Просто не езди туда. Всё сдуется за месяц. И он сам с удовольствием продаст её за бесценок. Ковальски будет рад до жопы.
– Ковалевский. И он очень зол. Я бы на твоём месте отнёсся к этому серьёзно.
– А что может произойти? Он попытается прихлопнуть моего отца? Да пожалуйста! Мне – плевать.
– Возможно, ему и не придётся этого делать. Скоро всё решится само собой.
Я поворачиваю к нему голову. Спесь слетела за секунды. Блефует?
– Я считаю, что ты должен знать. Твой отец проходил обследование. И всё очень плохо.
– Что у него?
– Он харкает кровью, как ты и пожелал ему некоторое время назад.
Немеющие пальцы нащупывают пачку сигарет в кармане.
– Да я ведьма, – делаю затяжку.
– У тебя просто защитная реакция. Шок.
– Значит, ты об этом хотел серьёзно поговорить?
– Можешь предложить тему серьёзнее?
– Сколько ему осталось?
– Мало, очень мало, Кость. До весны он не дотянет.
– И ты, как ангел милосердия, решил нас примирить перед его кончиной, – приоткрываю дверь и стряхиваю пепел в серый снег. – Может, ещё и мать мою найдёшь, чтобы она простилась, как подобает, с бывшим любимым муженьком?
– Ты хочешь её увидеть?
– За последние двадцать лет я увидел её всего раз, и ты помнишь, чем это закончилось. Проживу ещё двадцать, а там, глядишь, и она сдохнет. Надо только придумать, каким способом. Интересно, а моя ведьминская магия действует, только когда я выдаю пожелание лично в лицо объекту?
