– Буяна сдали на колбасу.
– Неет! – простонал я. – За что?
– За буйный нрав. Когда его приехали забирать, он так отбивался, что долбанул одного мужика копытом. Решение приняли моментально. Так что Буяна, скорее всего, уже съели.
Мне стало не по себе. Я вспомнил этого гордого, своенравного, но все-таки не плохого жеребца. Как он мне ногу отдавил, как Славку скинул вместе с седлом. Не захотел даваться чужакам. Как на него это похоже! Ведь тогда, когда я пытался его взнуздать, я для него был таким же чужаком.
– А как найти Привета?
– Навряд ли ты его найдешь. Он уже старый, на колбасу не очень годный. Скорее всего, отдали его в какое-нибудь хозяйство, где используют по назначению: телеги с грузом таскает, борону тягает, ну, мало ли что.
Мне стало невыносимо грустно. Толик это заметил и невесело улыбнулся.
– Понимаю тебя. …Но ты даже представить себе не сможешь, как мне-то хреново!
Я представлял. Ведь для Толика Кабанова, кони – это его жизнь! По сути дела у него отобрали частичку его самого! И все потому, что председатель колхоза решил, что содержать табун не выгодно для его хозяйства. И Привета я больше никогда не увижу!
Мы сидели на Толиковом крыльце и молчали. Появился его отец, под хмельком. Посмотрел на нас мутными глазами, и, ничего не сказав, прошел в дом.
– Отец тоже переживал сильно. Сейчас смирился, – угадав мой немой вопрос, сказал Толян.
Прошло недели две, прежде чем я начал как-то оживать и радоваться жизни. Ходили с ребятами купаться, в лес за грибами. Стал больше общаться с Сашкой Николашиным, моим дядей. Он был младшим сыном младшего брата бабули, Александра Сергеевича. Получалось так, что мне он был дядей, хоть и младше меня на год. Мы это понимали, и однозначно по этому поводу прикалывались. «Ну, племяш! Что делать будем?» – говаривал он, когда мы решали что-либо затеять. На деревне его почему-то звали «Чапай», по всей видимости, по отцу, к которому издавна, никто не помнит почему, прилепилось это прозвище. Так и приклеилось – Сашка «Чапай».
У дяди Володи в апреле родился сын. Мои родители были шокированы этой новостью, так как и ему, и тёте Тоне было уже за пятьдесят. Мальчика назвали Сергеем, в честь деда. Было всё даже для меня, двенадцатилетнего мальчишки, очень необычно. Получалось, что его сестра, Нина, была старше его на целые четверть века, а я, его племянник, пусть хоть и двоюродный, на двенадцать лет. Я был уверен тогда, что это Ольга дала ему жизнь, а бабушка даже не сомневалась, что её невинная душа переселилась в новорожденного мальчика, чтобы продолжить прерванный путь на земле. Получалось, что если бы Ольга не ушла из этого Мира, Серёга не родился бы? А разве нельзя было Богу сделать так, чтобы и Оля жила, и Серёжа родился? Опять вопрос, на который ответа не было. «Значит, всё-таки, этот мир не так справедлив?» – спрашивал я. Бабушка путано говорила о божьем предназначении человека на земле, о воле Бога, о путях неисповедимых, что моё воспаленное любопытство по данному вопросу так и не удовлетворило.
Однажды, поиграв с псом по кличке Тайга (его будка стояла рядом с туалетом, дислоцированным между бабушкиным и дядьволодиным огородами), решил зайти к соседям. Тётя Тоня мыла в тазике маленького Серёгу. Он лежал красненький, покряхтывал при переворачивании. Ручонки и ножки непроизвольно дергались, масюсенькие пальчики собраны в кулачки. Меня поразила разница между ними и огромными яичками, лиловевшими между маленьких ножек. Контраст был настолько велик, что я не удержался:
