Возможности для профессионального роста в конторе тоже были скромными, а старшие товарищи не спешили делиться своим опытом с молодыми сотрудниками. Ведущий разделы физики, математики и радиоэлектроники Владимир Оврамович Гурбановский в ответ на любую просьбу скалил свои желтые зубы и отпускал какие-нибудь скабрезные шуточки. Из запомнившихся – диалог с редактором испанского языка Клавдией Васильевной Кронберг по поводу, какое название лучше подойдет для перевода о том, как размножаются рыбы.
– Володь?
– А! – коротко отозвался постоянно хмурый и неразговорчивый Гурбановский.
– Ты знаешь, я даже не знаю, – Клавдия Васильевна озабоченно поправила парик обеими руками и приосанилась.
– Что, Клавочка, что тебя мучает? – Гурбановский на минуту оторвался от стола, снял очки с толстыми линзами, напоминающими экран первого телевизора, повернул голову и оскалился в волчьей улыбке.
– Ну, вот тут перевод пришел, что-то про половые органы рыб, а названия нет. (По правилам у любого перевода должно было быть название – прим. авт.). Я думала, думала и решила – «Роль половых органов в жизни рыб». Как, звучит?
– Нет, Клавочка, я полагаю, надо что-то поосновательней. Что-то типа: «Роль презервативов в жизни слонов!» И он отвернулся от стареющего секс-символа романской редакции, запев свою любимую песню: «Собачка лаяла, на дядю фраера, ба-ду-би-ду-би, ду-би-ду-би, ду-би-ду-би…»
Надо ли говорить, какую бурю эмоций и жестов однажды вызвал перевод с русского на французский словосочетания «половая метла», которая на языке озабоченных жратвой и адюльтером лягушатников именуется просто un balai, но почему-то было переведено как un balai sexuel. Мужская часть редакции вскочила со своих мест и каждый по очереди стал изображать, как именно метет эта половая метла, можно ли ей убирать со стола и вытирать пыль на потолке. И даже наша, обычно строгая начальница Валентина Михайловна, которая по выражению всё той же Клавочки «пришла злая, потому что не ё… ная», смеялась от души, одновременно с этим заливаясь краской стыда и пряча голову в свою необъятную грудь.
Единственный вопрос, на который мне однажды ответил Владимир Оврамович за одиннадцать лет работы в ВЦП, был вопрос о воспаленных фалангах на его руках. «Ну, это в концлагере, в Бельгии. Когда лёд кололи ломами, а варежек нам немцы не давали. Вот и застудил тогда. У отца такие же. Вместе там были».
Очень часто военная тема продолжалась в курилке, где Валера Лихоборов, экс-капитан советской армии однажды поставил вопрос ребром: «Чей солдат крепче – советский или американский?» Информационно подкованные профорг Центра Гена Толкачев и любимец всех женщин Костя Пинчук тут же принялись рассуждать о количестве и качестве вооружений той и другой стороны, их технических характеристиках, новых разработках и о многом другом, что может быть связано именно с оружием.
Лихоборов слушал, курил одну сигарету за другой и пускал дым изо рта и ноздрей одновременно, отчего многочисленные марганцовочные прожилки на лице, способные по яркости поспорить со светофором на Лубянской площади, становились немного светлее. (Пребывания в альма-матер военных переводчиков в туркменском городе Мары не прошло бесследно). Всякий раз при упоминании Мары, мы гражданские вздрагивали, ибо были наслышаны от военных переводчиков про эту самую глухую дыру на территории СССР, где им приходилось бывать, и которой пугали с самого первого курса их родного Военного института иностранных языков, куда я одно время даже собрал документы. Самых больших раздолбаев начальство надолго «прописывало» в этом населенном пункте, некогда бывшем местом ссылки для нерадивых офицеров времен покорения Средней Азии генералом Скобелевым.
