Местом ссылки город остался и при советской власти. Мары стал большой «зоной», куда со всего Союза свозили «преступный элемент». Со временем отбывшие срок наказания, заключенные освобождались, и многие из них, особенно лишенные права жить в крупных городах, оставались там же, обзаводились семьями. Часто отпрыски шли по стопам родителей, не собиравшихся завязывать с криминалом, поэтому к началу 70-х годов в Мары выросло не одно поколение людей с уголовным менталитетом. Там же скрывались от правосудия преступники, наследившие в других местах огромной страны. Часто бывшие зэки снова оказывались за решеткой из-за новых преступлений. Про Мары говорили: «Одна половина города сидит, другая – ждет посадки». Встреча с теми, «кто ждет», где-нибудь в тупике или безлюдном узком проходе между глухими дувалами, не сулила ничего хорошего. И если вы слышали в свой адрес «эй, ара-пацан», то вслед за подобным обращением вам вполне могли предложить отдать личные вещи, и продемонстрировать «перо», если вы были с этим не согласны.
Когда военных переводчиков назначали в патруль по городу, то в целях собственной безопасности необходимо было поменять фуражку с красным околышком на фуражку с черным, а петлицы на артиллеристкие. Красный цвет ассоциировался у бывших уголовников, не сильно отличавшего его от крапового или кирпичного, с формой внутренних войск, солдаты которых охраняли их на зоне, и он действовал на них, как красная тряпка на быка. Поэтому патрульные обычно загодя передергивали затвор пээма и перекладывали ствол во внутренний карман брюк или шинели…
Без особой необходимости в город лучше было не выходить даже в дневное время; в самых разных местах то и дело вспыхивали драки, исходом которых могло стать все что угодно. Разгул преступности был таков, что протекавшую через город реку Мургаб после праздников перегораживали сеткой-рабицей, чтобы вылавливать трупы. Из этой же реки с илистым дном брали воду для производства местного пива и водки «Ашхабули», не дотягивавшей до 40 градусов, способных убивать всякого рода заразу, которую можно было запросто «найти» в пище, раскаленном воздухе пустыни и всё в той же бутылке водки в виде залетевшей туда мухи, окурка или куска газеты непонятного предназначения.
Вот в таком «замечательном» месте был выстроен учебный центр войсковой ПВО, где проходили подготовку зенитчики из развивающихся стран. Место выбирали по схожести климатических условий: до Кушки, считавшейся самой южной точкой на карте СССР, было всего 120 километров. И, конечно, собирались спрятать учебный центр подальше от посторонних глаз. Но местный климат оказался более тяжелым нежели климат иных ближневосточных и африканских стран, а на базаре любой мальчишка знал, где находится «арабская часть», постоянный состав отделения переводов которой формировался, как правило, из провинившихся коллег, отправленных на «исправление». Впрочем, оказаться в Мары можно было и «по производственной необходимости», когда не хватало штатных переводчиков.
Лихоборов продолжал курить, бросал насмешливые, почти надменные взгляды на Толкачева и Пинчука, а затем резко оборвал бесполезный на его взгляд разговор, ударив ребром ладони по подоконнику:
– Нет, ребята, всё не так, все не так как надо! – невольно процитировал он Высоцкого.
– В смысле? – занедоумевали присутствующие.
– Надо провести эксперимент, – торжественно сказал Лихоборов и еще раз окинул взглядом присутствующих в курилке.
