– Ольга Петровна, беда у нас.
Нянька старалась говорить спокойно, но голос всё равно резал ржавой пилой по железу.
Лицо Ольги Петровны просело, обвиснув щеками и обдав холодом глаз:
– Что за беда?
– У меня украли Капитолину.
– Объяснись.
Краем глаза Матрёна увидела, как старуха Сухотина привстала со скамейки. Не хватало, чтоб ещё старая швабра встряла не к месту. Она заторопилась со словами, рассыпая их сухим трескучим горохом:
– А вот так! Я только-только дитя взяла на руки, чтоб покачать, а эта девка, прежняя кормилица, как подскочит из-за угла. Сама растрёпанная, зенки таращит, чисто с цепи сорвалась. Подлетела да как схватит Капитолинушку за пальтишко. Я опомниться не успела, как их и след простыл. Бегала-бегала, орала-орала, да куда там… – Она безнадёжно махнула рукой, втихаря зорко поглядывая, чтоб быть начеку. Кто его знает, что может сотвориться в голове у матери, хоть бы и такой равнодушной, как Ольга Петровна? Небось у неё и наган имеется, как у всех, кто при новой власти пригрелся.
Чтобы обозначить переживание, Матрёна несколько раз громко всхлипнула и утёрла кулаком сухие глаза. Плакать она сызмальства не умела, хотя иной раз полезно пореветь в голос.
– Вы, Ольга Петровна, патрулей за ней пошлите, вас они послушают. Пусть они воровку заарестуют. Это мыслимое ли дело – чужих детей воровать средь бела дня, да ещё при свидетелях!
Кивком головы Матрёна указала на Сухотиных, но тут же поняла, что сболтнула про них зазря, потому что старуха поставила руки в боки и подступила к Ольге Петровне:
– Врёт ваша нянька и не морщится! Мы с Катькой доподлинно видели, как дело было!
– Да, и видели, и слышали, – пискнула младшая Сухотина, сняв с губ шелуху от семечек. – Мамаша сейчас вам обскажет пролетарскую правду.
– А то! – Старуха Сухотина гордо выпрямилась, метнув в сторону Матрёны недобрый взгляд. – Била она вашу девочку. – Ольга Петровна побледнела, а Сухотина поддала жару: – Вот вам крест. – Взметнувшаяся рука старухи прочертила дугу в воздухе. – Колошматила ваша Матрёна ребёнка, ровно бы не дитё беззащитное, а вражеское отродье.
– Только голова болталась из стороны в сторону, – вклинилась младшая Сухотина.
– Точно так, Ольга Петровна, я тоже видел, как девчушку обижают, – забасил невесть откуда вынырнувший мужичок, что жил в полуподвальной комнате второго подъезда. – Хотел даже вас оповестить, но никак не мог время выбрать. – Он многозначительно кашлянул в сторону Матрёны, и та увидела, как рука Ольги Петровны непроизвольно сжалась в кулак.
* * *
Фаина опомнилась на Караванной, когда впереди разноцветными завитками выплыл из туч купол церкви Спаса на Крови. Навстречу шла женщина и вела за руки двух девочек, закутанных в бархатные шубки. Одна их девочек вдруг подняла голову и застенчиво улыбнулась улыбкой нищенки из благородных.
Перехватив взгляд, мать дёрнула её за руку и быстро сказала что-то по-французски. Девочка опустила голову:
– Да, мама.
– Мама, мама, – залепетала Капа на руках у Фаины. И тут Фаина остановилась.
«Боже, Боже, – что я делаю? – Она посмотрела на крест храма в тусклом осеннем золоте. – Да ведь я украла ребёнка!»
Она посмотрела на Капу и закусила губу. Тараща глазёнки, Капа сидела тихо, как мышка, теребя пальчиками воротник Фаининой душегрейки. Фаина сделала несколько шагов вперёд. Там, за поворотом, её дом, где найдётся пара поленьев протопить печурку и несколько ложек крупы, чтобы сварить кашу.
