– Меня Тамара зовут.
– Да, извини… Не хотела обидеть. Я правда тебе благодарна, типа того… Ух-ух-ух, – она снова болезненно поухала. – А меня Ксюха.
– И как тебя занесло на гаражи?
– Залезла.
– А зачем прыгала?
– Люблю прыгать, прикинь, – Ксюха рассмеялась так, будто объяснила очевидную вещь. – Доставляет.
– Любопытные у тебя хобби.
– Ну куда уж мне до тебя, хромоножка… Ой, блин, прости… Тамара, да? То есть, я реально люблю прыгать, не дуйся. Этот момент, когда ты на секунду отрываешься от земли… Это ж просто охерительно, да ведь? Ух-ух-ух, только бы не перелом…
– В следующий раз будешь думать, прежде, чем голубей пугать.
– Да брось, говоришь, как моя бабка! Зачем думать, если можешь прыгать?
– Ну ты не подумала – и теперь не можешь…
– Забей, заживёт. На мне как на собаке заживает.
У Ксюхи был бодрый, с лёгкой хрипотцой, мальчишеский голос. В любой момент времени она говорила так, будто проверяла собственное горло или демонстрировала окружающим его возможности. Такой, в целом, был и её характер, но тогда Тамаре только предстояло его узнать.
– А ты чего хромаешь? Тоже сломала чего-то?
– Да, вроде того… Давно уже. Теперь хожу со Стикером.
– Стикером? Это как наклейка?
– Нет… Это моя трость. Я зову её Стикер.
– Зачёт! А почему не Достоевский?
– Чего?…
– Почему ты не назвала её, например, Достоевским?
– Тебе не кажется, что называть трость Достоевским – это странно?
– А Стикером – так зашибись!..
– Да брось, кто вообще может назвать трость Достоевским? Почему не Бродским или Чарльстоном? Нам сюда, давай открою…
* * *
Когда спустя двадцать минут в клуб заглянул Костя – в этот раз почему-то один – Ксюха уже сидела довольная, с обработанным и залепленным пластырем синяком на ноге, и попивала налитый Тамарой чай.
– Выполняешь свои обещания, как вижу? – спросил Костя, разматывая длинный серый шарф на шее.
– Не-е-ет, – Тамара покачала головой, – она просто очень любит прыгать, вот и… допрыгалась. Я решила ей помочь, потому что здесь было недалеко…
– Я Ксюха! Извиняй, если что не так! – и Ксюха приветственно вскинула руку, а затем не выдержала и тихонько прыснула: – У-ху-ху…
– Константин Львович, – сухо сказал Костя, вешая пальто на крючок.
То есть, могло показаться, что он сказал это сухо. Тамара-то знала, что он снова показушничает – потому что точно таким же тоном, как сейчас представился, он когда-то называл Нюру «детерминированной личностью». Только Ксюха-то не была с ним знакома…
– Кстати, – сказала Тамара ей, – а ты к нам вступить не хочешь? Мы людей набираем…
– Чё, серьёзно? Блин, не знаю даже. Из меня не актёр, а трепло, а так – было бы клёво, – Ксюха почесала затылок, – а ещё учусь я – ну жесть, как плохо! Всему. Всё, что умею – это, блин, прыгать и… Ой, чуваки, а можно мне вам будет всякие реквизиты мутить? Декорации, всё такое. Я это дело люблю.
Тамара вопросительно глянула на Костю. Тот, заинтересовавшись, подошёл к ним. Высокий, как дядя Стёпа, одетый в полосатую рубашку с коротким рукавом и джинсы. В «Стаккато» он также обувался в специальные шлёпанцы, служащие ему здесь сменкой.
– Ты немного неправильно понимаешь суть, – сказал он, – но люди вроде тебя нам и правда нужны. Оставайся, и научишься не только «реквизиты мутить»… И плата относительно невысокая.
Тамара с опаской посмотрела на него: как же она научится, если пока что учить нас вообще некому?!
Встретившись с ней глазами, Костя для чего-то ей подмигнул.
