– До сих пор я не знал этого, – отвечал дон Альварес с озабоченным видом. – О, если бы вы открыли мне это раньше!
– Тогда это послужило бы, может быть, в пользу, – заметил я. – Но позвольте высказать вам все.
Тут я рассказал ему, что я точно Ансельмо и что сделал, когда узнал тайну моего рождения.
– Вижу, – продолжал я, – что поступал дурно, но любовь к донне Кларе сделала меня слепым к последствиям. Ваша несчастная ненависть ко мне обличила меня и, вероятно, навлекла на меня погибель.
– Вижу справедливость слов ваших и признаюсь, что спасти вас теперь уже я не в силах. Очень сожалею, но что сделано, того уже не исправишь. В то время, как я говорю с вам, посланные инквизиции уже в вашем доме.
Лишь только сказал он это, как громкий стук дал знать об их приближении.
– Нет, этому не бывать! – сказал дон Альварес. – Войдите сюда!
Он открыл потаенную дверь и впустил меня. Едва успел он захлопнуть ее, как в комнату вошли.
– Он здесь, не правда ли? – спросил один.
– К сожалению, нет, – отвечал дон Альварес. – Я старался всячески задержать его, но лишь только узнал он о преследовании, шпагой очистил путь, и не знаю, какую дорогу избрал себе. Впрочем, он должен быть недалеко отсюда. Я велю оседлать всех лошадей из моей конюшни. О, он не уйдет от нас, готов ручаться половиной моего имения.
Так как дон Альварес сам выдал меня, то посланные инквизиции нисколько не подозревали его, напротив, спешили исполнить его распоряжения. Лишь только они удалилась, он открыл потайную дверь и выпустил меня.
– Дон Педро! Я доказал вам справедливость слов моих. Чего еще хотите вы от меня?
– Одного, дон Альварес: скрыть истину от моей бедной жены и матери. Я все перенесу с твердостью, но участь их мучит меня.
При этих словах бросился я на диван и залился слезами. Дон Альварес был глубоко тронут.
– Ах, дон Педро! Теперь уже поздно. Если бы вы открыли мне тайну вашего рождения раньше, то этого бы не было. Вместо того, чтобы преследовать вас, я был бы вашим другом. Что мне делать теперь?
– Убейте меня, дон Альварес, – отвечал я, обнажая грудь свою, – и я буду благословлять вас за это! Смерть моя опечалит их, но печаль со временем ослабеет; однако узнать, что я обманщик, что я казнен инквизицией – это убьет их, положит вечное пятно на их имя.
– Ваше замечание справедливо, но я не могу умертвить вас. Однако я скорее соглашусь навлечь на себя ненависть женщин, принять на себя причину вашей смерти, чем допущу поругание нашей фамилии.
Он открыл бюро и вынул кошелек с тысячью пистолей.
– Вот все, что теперь есть у меня; эти деньги вам пригодятся. Переоденьтесь, я выдам вас за своего слугу и провезу до какой-нибудь гавани. После чего я распущу слух, что имел с вами поединок, и постараюсь, чтобы инквизиторы скрыли известные вам обстоятельства.
Совет был недурен, и я решился последовать ему. Я приехал с ним в Картахену, сел на корабль и отправился в Новую Испанию. Но, не доходя еще до пролива Гибралтара, мы были захвачены одним кораблем под вашим флагом. Мы защищались с отчаяньем, но должны были наконец уступить числу, и неприятель завладел нашим кораблем. Нас высадили в этой гавани, где я с прочими моими товарищами был продан.
– Вот моя история, – заключил испанец. – Надеюсь, что она заняла Ваше Благополучие.
Ответом было громкое зевание паши.
– Шукур Аллах! Слава Богу, ты кончил! Из всего сказанного тобой мало что понял я, – сказал паша и добавил, обращаясь к Мустафе: – Да что же и ожидать лучшего от неверного.
