– Уаллах-такб! Слова самой мудрости, клянусь Аллахом! – отвечал Мустафа. – Толкуют о мудрости Локмана. Велика ли была она? Ваши слова не дороже ли жемчуга?
– А как звалась земля? – спросил паша.
– Испания, Ваше Благополучие. Неверные, которые населяют ее, разводят для правоверных масличные деревья.
– Точно, – сказал паша, – теперь я вспомнил. Дай кафиру два золотых, и пусть идет своей дорогой.
– Да не уменьшится тень Вашего Благополучия во веки! – сказал испанец. – У меня есть рукопись одного престарелого монаха, который, умирая, вручил мне ее. Выгружая корабль, ее выбросили, и я сохранил рукопись как редкость. Так как Ваше Благополучие любит повести, то думаю, эта достойна того, чтобы перевели ее.
Испанец вынул из кармана грязный пергамент.
– Хорошо, – сказал паша, вставая. – Мустафа, вели греческому рабу перевести ее на арабский язык. Когда у нас не будет рассказчиков, он прочитает нам ее.
– Бе хесм! Отвечаю за то глазами! – сказал Мустафа, низко кланяясь, между тем как паша шел в гарем.
Уже несколько ночей кряду паша продолжал свои розыски – и все без успеха. Мустафа, замечая, что терпение его уже истощается, рассудил за благо позаботиться самому о средствах для развлечения Его Высокомочия.
Когда еще Мустафа подвизался на благородном поприще брадобрея, знал он коротко одного французского ренегата, малого с талантом и отличавшегося удивительным присутствием духа, но отъявленного плута, который до возведения Мустафы в звание визиря прогуливался по морю на корсарском судне и занимался морским разбоем.
Теперь он находился в службе у визиря и командовал вооруженной шебекой. Он ходил под турецким флагом, в сущности же, был просто морским разбойником.
На него пал выбор Мустафы. Он позвал его к себе и, чтобы скорей приблизиться к цели, спросил, читал ли тот «Тысячу и одну ночь».
– Как же, – отвечал ренегат, – я читал их еще за несколько лет перед принятием веры Магомета.
– А ты не забыл еще путешествий мореходца Синдбада?
– Конечно, нет; он один только равен мне в искусстве лгать.
– Хорошо. Его Благополучие, наш милостивый паша, без ума от подобных историй, и я желал бы, чтобы ты, подобно Синдбаду, рассказал нам историю твоих путешествий.
– А что дадут мне за это?
– Мое благоволение будет тебе за то наградой. Сверх того, паша, смотря по тому, как тебе удастся занять его, не поскупится на хороший подарок.
– Прекрасно! – сказал Селим (это имя получил он при перемене религии). – Всякий, кто только имеет случай добыть золото, найдет всегда средства выменивать его на мелкую монету. Мне легче выдумывать небывальщину, чем паше чеканить цехины. Итак, я к вашим услугам.
– Но, Селим, ты должен стараться, чтобы твоя ложь носила всегда на себе хотя бы тень истины.
Вечером по приказанию Мустафы ренегат находился на углу одной улицы, по которой Мустафа вел переодетого пашу.
Лишь только они поравнялись с ренегатом, как ют воскликнул:
– Аллах, Аллах! Когда придет то блаженное время, которое обещано мне в седьмом путешествии по морю?
– Кто ты и для чего взываешь к небу о счастливейшем времени? – спросил паша.
– Я – Гуккэбак, моряк, – отвечал ренегат, – человек, который, проведя жизнь, богатую опасностями и несчастьями, теперь с нетерпением ожидает исполнения обещания, данного ему свыше.
– Мне нужно завтра поговорить с этим человеком, – сказал паша. – Мустафа, смотри за ним, ты отвечаешь за него головой! – И довольный находкой, паша без дальнейших приключений воротился во дворец.
