Множество жизней Элоизы Старчайлд - страница 20
– Садитесь с нами, – позвал мужчина с узкой деревянной скамьи, где сидели простолюдины. – А ну-ка, подвиньтесь. Освободите место для месье Монбельяра!
Месье!
Люди на улице плевали им под ноги. Четыре горничные уволились без объяснения причин. На рыночной площади кто-то ударил ножом двух их лошадей, и хотя все произошло на глазах у доброй сотни свидетелей, никто ничего не видел, даже кучер. Одна лошадь скончалась от ран.
– Это ненадолго, – говорил Жан Себастьен. – Это мода. Это пройдет.
Но для французских землевладельцев наступило страшное время.
В 1791 году до Монбельяров дошли новости о королевской семье. Жану Себастьену о происшествии рассказал его приятель. Говорили, что под покровом темноты король и его семья бежали из дворца Тюильри. Некоторые добавляли, что монаршие особы даже переоделись крестьянами. Они успели достичь Варенна, где их схватили и отправили обратно во дворец. Их бегство длилось четыре дня.
– Король Франции волен уезжать туда, куда пожелает, – сказал Жан Себастьен, услышав эту историю. – Ему не нужно ни у кого спрашивать разрешения. Это злые слухи.
Но примерно через день известие о королевском позоре достигло и жителей Дижона, которые явно не посчитали это слухом. Проезжая по городу, Элоиза и Жан Себастьен увидели из окна кареты толпу людей, празднующих это событие.
– Они пьют и пируют, радуясь аресту нашего любимого короля. – Жан Себастьен не верил своим глазам. Он покачал головой – в те дни этот жест прочно вошел у него в привычку: кто бы объяснил ему, что творится в голове у простолюдина. – Что будет с Францией, если мы останемся без короля? Враги сотрут нас в порошок.
Сильвия отпраздновала свой шестой день рождения. Она была неловким ребенком с темными бровями и щелью между зубами. Она шепелявила. У нее был англичанин-гувернер по имени Роберт, вместе с которым они музицировали на клавесине в библиотеке Жана Себастьена. Элоиза учила ее играть Моцарта.
– Когда я была маленькой, – говорила ей Элоиза, – я видела выступление Вольфганга Моцарта и его сестры. Ему было чуть больше, чем тебе сейчас.
В поместье начали пропадать ценные вещи – золотая статуэтка с лестницы, серебряные ножи из сервиза, драгоценности из туалетной комнаты Элоизы.
– Мои кольца! – воскликнула Элоиза однажды вечером, обращаясь к Жану Себастьену. – Они пропали!
– Я их забрал, – ответил на это муж. – Обычная предосторожность, не более.
– А статуэтка?
– Ее тоже взял я. Я оставлю тебе достаточно колец – скажем, по одному на каждый палец. Но мы должны оградить себя от вандалов.
Однажды, во время визита в Дижон, брошенный из окна камень попал в Сильвию и рассек девочке лоб. В дом послали людей, но виновника так и не обнаружили. Терпение Жана Себастьена иссякало и сменялось яростью. Он отправился в городской муниципалитет и нанял там двадцать человек охраны из числа молодых людей, что проживали в городе. Он хорошо им платил. Он сшил им на заказ бриджи и туфли с пряжками. Теперь пятеро гвардейцев сопровождали его семью повсюду, куда бы те ни направились.
А виноград по-прежнему нужно было собирать, по-прежнему нужно было делать вино. Ведь солнце продолжало светить, а ягоды – зреть, и пересохшие глотки продолжали жаждать вина. В иные дни Жан Себастьен приходил на виноградники, рвал ягоды и обращал взгляд к лазурному небу Бургундии.
– Мы живем как во сне, – говорил он Элоизе. – У нас все останется по-прежнему. Люди нас любят. Мы нужны им. Без нас они будут голодать.