– Где все бомжи? – спросил я, пока мы шли по Юниверсити-плейс.
– Может быть, в парке Вашингтон-сквер? – предположила Джанет.
– Не уверен, что там безопасно.
– Ну, посмотреть-то можно.
Парк Вашингтон-сквер просто сочился угрозой. Мы видели там несколько человек, но это были наркодилеры, а не бомжи. Дилеры, скорее всего, вряд ли обрадуются, если какие-то белые ребята из Коннектикута двадцати четырех лет от роду станут совать им сандвичи с арахисовым маслом и желе в бумажных пакетах. Особенно учитывая то, что большинство наркодилеров зарабатывают куда больше, чем большинство двадцатичетырехлетних белых ребят из Коннектикута. Мы прошли к востоку и сели на мокрую каменную скамейку возле высоких зданий Нью-Йоркского университета в Мерсере. Мы так и не раздали ни одного сандвича, а на каменной скамейке было еще и очень холодно.
В двадцать четыре года должна быть сильная страсть и секс по десять раз в день.
Мы с Джанет встречались с перерывами два года. Познакомились мы несколько лет назад в группе по изучению Библии в Коннектикуте и с тех пор пытались быть добрыми христианами, которые встречаются. Наши отношения были дружескими, но не страстными. Мы никогда не бегали по улицам с криками: «Я влюблен!» Никогда не тосковали друг по другу. У нас были спокойные, в основном целомудренные отношения. А где-то в глубине души я понимал, что в двадцать четыре года отношения не должны быть спокойными и целомудренными. В двадцать четыре года должна быть сильная страсть и секс по десять раз в день. Нам было по двадцать четыре, но мы занимались сексом раз в месяц и после этого молились Богу о прощении.
– Я хочу, чтобы мы расстались, – сказал я. Она уставилась на землю, ссутулив плечи под мокрым красным пальто.
Сидя на холодной мокрой скамейке, я наконец признался себе в том, о чем долго боялся думать: отношениям нужно положить конец. Я немного помолчал, надеясь, что, может быть, сейчас чудесным образом вмешается Бог и устроит конец света, чтобы мне не пришлось заводить разговор о расставании, но нет. Я нарушил печальное молчание.
– Джанет, мне надо кое-что сказать.
– Ой, – ответила она дрожащим голосом. – Что же?
– Я очень не хочу так говорить, но у нас ничего не получается.
– Кормить бездомных?
– Да, это тоже не получается. Но я говорю о наших отношениях. По-моему, они никуда не ведут.
– Что ты имеешь в виду? – Джанет повернулась ко мне, у нее в глазах стояли слезы.
Я замолчал. Джанет была такой доброй, и она любила меня, но я хотел остаться один.
– Я хочу, чтобы мы расстались, – сказал я.
Она уставилась на землю, ссутулив плечи под мокрым красным пальто.
– Прости, – добавил я.
Она просто сидела на скамейке и тихо плакала. Я огляделся. Нью-Йорк был пуст. Холодный туман превратился в довольно сильный прохладный дождь. Моя шляпа была мокрой, а перчатки насквозь промокли.
– Прости, – снова сказал я, – но мне кажется, что именно этого я хочу.
– Тебе кажется? – с неожиданным ядом произнесла она. – Ты говоришь мне, что хочешь со мной расстаться, потому что тебе кажется, что ты этого хочешь?
Я сглотнул.
– Нет. Я знаю, что хочу этого.
Она громко заплакала, по-прежнему смотря на землю.
– Блин, – сказал я. – Блин.
Она перестала плакать и посмотрела на меня, судя по всему, обнаружив в себе какие-то внутренние резервы силы.
– Ну, ты знаешь, чего хочешь, – сказала она, – так что, пожалуй, нам надо идти.
