— Это не я, она за мной следила.
— Максим, как же так? — подхожу к брату и сажусь рядом с кроватью на колени. И вправду на лице синяки и не только на лице. — Ты все это время был тут?
— Да, зая, был тут.
— Почему не в больнице?!
— Потому что ножевое ранение может вызвать массу вопросов. Вик, все хорошо, правда.
— Вообще зашибись! Кто это сделал? Вы во что-то ввязались, да?!
— Нет. Все хорошо, со всеми бывает. Я тебя прошу, выйди отсюда, зайди попозже.
Смотрю на его рану, из которой, кажется, сочится кровь, и понимаю, что меня начинает подташнивать. Олег же, демонстративно цыкая, продолжает с невозмутимым лицом обрабатывать рану.
— Может, мне помочь? Давайте вызовем врача!
— Нет, я вполне справляюсь сам. Не хватало еще, чтобы тебя здесь стошнило. Сказано же, иди вари суп, — вполне серьезным голосом приказывает Олег. — Я сказал, иди, Вика, — повторяет Олег, сверля меня взглядом.
Не знаю, что на меня подействовало: то ли просящий взгляд Максима, то ли не очень доброжелательное лицо Олега, но я вышла, как и просили оба.
***
Чищу картофель, а у самой слезы текут так, как будто это поляна лука. Абсолютно нескончаемый поток соленых капель так застилает глаза, что я уже напрочь ничего не вижу. Только когда вернулась на кухню, осознала, насколько все серьезно. Это не драка во дворе в духе малолеток, они точно во что-то ввязались.
— Если ты сейчас же не прекратишь реветь, то затопишь пол, а нам потом платить хозяину за порчу имущества, — оборачиваюсь на голос Олега и замираю. Стоит как ни в чем не бывало, облокотившись на дверной косяк.
— Ты издеваешься?!
— Нет. Хватит реветь, — подходит ко мне, берет табуретку и усаживает мое несопротивляющееся тело на нее. Присаживается на корточки, забирает из моих рук нож и проводит пальцем по лезвию. — Плакать надо только в одном случае – когда кто-то умер. Нож, кстати, тупой, надо поточить, — откладывает его на стол и проводит тыльной стороной ладони по моим щекам. — Ну чего ты ревешь, глупенькая?
— Я, может, дура, но не настолько, чтобы не понять, что вы во что-то ввязались. И почему ты всегда такой спокойный?! Тебя хоть что-нибудь может вывести из себя?
— Безусловно, может, — поднимается и выходит из кухни.
Так и хочется крикнуть вдогонку: что это сейчас было? Но вместо того я молчу как рыба. А через несколько секунд Олег возвращается на кухню с каким-то пакетом в руках. Берет стул и садится напротив меня.
— Снимай колготки.
— Вот сейчас это вообще не смешно! Ты можешь объяснить мне, что происходит?! Во что вы вляпались? Ну скажи мне, пожалуйста.
— Ни во что, — кладет руки мне на бедра, проводит вверх и поддевает резинку колготок.
— Ты с ума сошел?! — кладу ладони на его руки.
— Подними попу, я всего лишь снимаю с тебя колготки, раз ты сама отказалась, — вместо того, чтобы послать его, я, сама того не осознавая, поднимаюсь со стула, давая стопроцентную возможность снять с меня эти ненавистные колготки. Несколько секунд – и они уже оказываются на полу. — Ты заметила, что больше не плачешь?
— Что?
— Слезы больше не льешь, вот что. Это потому что вовремя снятые колготки вытеснили из твоей головы предшествующие события, то есть увиденное в спальне. Своеобразный отвлекающий маневр, — вновь садится на корточки, берет в пакете вату, перекись и пластырь. Не знаю, что со мной происходит, словно тело меня не слушается, я хватаю воздух ртом и все, что могу делать, – наблюдать за неспешными движениями Олега. Не знаю, о чем я думала, когда Самарский снимал с меня колготки, но явно не о том, что он будет обрабатывать мои натертые новой обувью ступни. Подумать только, за четыре дня это уже во второй раз: сначала колени, теперь мозоли. — Либо туфли не подошли, либо это эффект от новой обуви, и надо нацеплять пластырь.
