Насколько возможна роковая встреча? Кто-то ответит, что это невозможно вовсе – может быть, один случай на миллион, хотя и это всё выдумки и свою судьбу мы пишем сами, а кто-то скажет, что всё в нашей жизни предначертано кем-то или чем-то. Когда женщина отдаёт своё тело за деньги, это ли судьба? Судьба – когда умирают дети? Возможно. Но возможно, это не предначертание судьбы, а всего лишь потребность нашей души осознать то или иное, оставить после себя что-то – и умереть, исполнив своё предназначение или предначертание судьбы.
Во время войны и разрушений, бесчинств и отчаяния многое меняется. Лишь тот факт, что два совершенно незнакомых человека могут встретиться ночью, в лесу, без единой мысли ограбить или напасть друг на друга в более изощренных целях… В густой чаще деревьев, будь то сосны или ели, во мху или зарослях кустарника на земле, в осеннем запахе, навевающем воспоминания о первом десятке лет жизни, в свете луны, отдающей тусклым оттенком серебра, может прийти в голову много вопросов. Он – всего лишь человек, как сотни ему подобных, она – несчастная девушка лет двадцати, прекрасная внешне, но, несмотря на это, не легкомысленна, а целомудренна. Возможно, даже более, чем все её сверстницы, имеющие в этом возрасте семью и не по одному ребёнку. Воздействие неких факторов воспитания или невыносимой жестокости со стороны ровесников в юном возрасте? Предполагать можно многое, насколько хватит фантазии. Встретились они, и словно по линиям судьбы их встреча произошла в столь неудобном для романтического столкновения месте. Это судьба? Может, всё же случайное совпадение?! Решит каждый для себя сам. Позже.
Превозмогая усталость, он обращает внимание лишь на то, что под ногами; бросает взгляд на тропу и движение ботинок, а слух его улавливает шаги, разбрасывающие опавшую листву, и шорох пожелтевшей травы. Но в кромешной тьме, освещённой полумесяцем, его бледным, будто почерневшее серебро, свечением, их силуэты пересеклись. Невозможно сказать, кто первый заметил в темноте фигуру другого – их разделяло приблизительно пятьдесят шагов. Она испугалась беглого преступника. Не могла открыть рта и дать понять, что сама бежит от своей совести, стыда и тяжкого презрения к себе, поселившегося у неё в душе. Ему не нужно было объяснять, что лишнее движение вперёд даст отрицательный эффект, и фигура, стоящая у него на пути, станет инстинктивно звать на помощь, или произведёт выстрел из оружия, возможно лежавшего за пазухой. Страха не было, не было и чувства конца, только лёгкая эйфория обессилившего от голода организма. Она стояла как вкопанная, не имея понятия, что произойдёт в ближайшие секунды; он молчал минуту, предполагая и высчитывая следующее действие. Двух шагов назад было достаточно, чтобы её голос произнёс:
– Постойте, – на почти непонятном, забытом для его слуха польском языке. – Пожалуйста, проводите меня. – Интонация дрожащего, прекрасного голоса подразумевала фразу: «Мне страшно». Словно по велению чьей-то немыслимой силы, он подошёл к ней ближе. Её очертания стали чётче: сапоги даже в темноте выделялись своей ухоженной лакированной кожей, и дальше – ослепляющее своей красотой женское тело, высоко поставленная грудь, скрывавшаяся под полушубком на два размера больше её самой, длинные волосы, большие серые глаза, отражавшие сияние полумесяца, этого ненасытного до амурных дел светила. Взяв нежную руку так, что указательный палец прильнул к её запястью, он чувствовал через пульс, как сердце трепетно билось в груди от неизвестного ей до этого прикосновения, будто не дотрагивались другие мужчины до её рук с уважением, а может и вовсе не ласкали этих нежных кистей, пальцев, ладоней.
