Моя мама всполошилась, решив, что случилось нечто настолько страшное, что тётя даже не может подобрать слов.
– Она говорит, что видит Богородицу!
Помолчав, мама спросила:
– На твой взгляд, с ней всё нормально?
– Как по мне, она такая же, как всегда. Не вижу в ней ничего ненормального, – ответила тётя.
И тогда мама вспомнила, как необычно я вела себя в Сараево.
– Значит, она и вправду что-то видела. Она не стала бы врать или шутить о таких вещах.
Мои родители немедленно выехали в Меджугорье и очень расстроились, впервые увидев меня во время явления. Особенно их встревожила моя мимика и слёзы. Они хорошо знали свою дочь и прекрасно понимали, что из-за чрезмерной застенчивости я бы никогда не пожелала оказаться в центре внимания такого количества людей. Родители ни разу не выказали ни малейшего сомнения в моих словах. Брату тогда было всего семь лет. Он поверил сразу. Для него всё было просто: если старшая сестра говорит, что видит Богородицу, значит, так оно и есть.
Когда пришло время возвращаться в Сараево, родители стали просить меня поехать с ними. Они очень беспокоились о моей безопасности: обстановка с каждым днём становилась всё напряжённее, людей и милиции (тогдашнее название полиции) собиралось всё больше. Я сказала им, что не готова возвращаться. На самом деле мне хотелось навсегда остаться в Меджугорье, потому что я думала, что Богородица может являться только там. А ничего более важного, чем видеть Её, для меня не существовало. Позже мама рассказала мне, что на обратном пути в машине папа плакал. «Что с ней теперь будет?» – то и дело повторял он.
На следующий день, 27 июня, незадолго до явления мы вшестером отдыхали дома у Марии. Вицка и я лежали на прохладном полу под большим покрытым скатертью столом, а остальные сидели на диване. Внезапно внутрь заглянул милиционер.
– Где здесь те, кто якобы видит Богоматерь? – крикнул он.
Мы вылезли из-под стола. Наверное, это его очень удивило.
– Садитесь в машину! – скомандовал он.
Когда мы выходили из дома, родственники Марии наставляли нас:
– Не давайте им делать вам уколы и не пейте никакие таблетки.
Милиционер отвёз нас в участок соседнего городка Читлук. Судя по всему, местным правоохранительным органам сверху спустили приказ «потушить пожар». Но это было пламя, которое уже никто не мог погасить.
В милиции на нас стали напирать и обвинять во лжи. Мы раз за разом повторяли, что говорим правду. Сотрудники начали кричать и ругаться. Тогда я впервые в жизни услышала нецензурную брань. Конечно, мы были испуганы, но наше упорство сбивало их с толку и постепенно смягчало напор. Возможно, кто-то из них даже поверил нам, но показать этого они не могли. В Меджугорье и Читлуке многие милиционеры тайно крестили детей и даже венчались под покровом ночи, но на службе они должны были выполнять приказы.
После допроса нас повели на осмотр к врачу. Мы сидели в холле перед кабинетом и нервничали. Первым вызвали Ивана, за ним – Вицку. Через тонкие стены мне было слышно, как она отказывается от осмотра. Когда врач вызвал Иванку, было без пятнадцати минут шесть. Я заволновалась, что мы опоздаем на явление, и вошла в кабинет вместе с ней. Врач грозно на меня посмотрел.
– А тебя кто звал? – спросил он.
– Мы торопимся, – ответила я. – Нам нужно возвращаться.
– Нет. Вы все должны оставаться здесь!
Он закурил сигарету и предложил мне.
