И вот тот день настал. Во время явления нас переполняли эмоции. Количество паломников было рекордным – по некоторым оценкам, речь шла о десятках тысяч людей. В воздухе витало томительное ожидание чуда, которым, по мнению людей, должно было сопровождаться то явление. Но ничего необычного не произошло, и никаких посланий для мира Богородица не передала. Мы в который раз спросили, оставит ли Она знак, но в ответ Мария только улыбнулась. После Её ухода мы обратились к людям. Многие из них были разочарованы тем, что явления не закончились ничем примечательным. Я и сама была сбита с толку ещё больше, чем они. В сердце не было ощущения завершённости.
На следующий день мы попытались вернуться к привычным делам. Я была в доме дяди, когда вдруг ощутила знакомое предвкушение, которое очень быстро переросло в возбуждение. Мне казалось – если Богородица не придёт в ту же секунду, я взорвусь. И, словно внезапный порыв ветра, Она появилась передо мной. Я в восхищении упала на колени, испытывая только одно желание – смотреть на Неё. После Её ухода я сильно плакала. Оказалось, что и к остальным визионерам Она тоже приходила, и тогда мы поняли, что Меджугорье не будет в точности повторять Лурд. Богородица продолжила являться нам каждый день.
Тем временем преследования со стороны государства вышли на новый опасный уровень – югославские власти объявили в Меджугорье чрезвычайное положение. Эхо явлений докатилось до самого Белграда, столицы Югославии. Коммунистов возмущала наша готовность сопротивляться их требованиям, они боялись потерять контроль над ситуацией, поэтому захотели решить проблему кардинально. Несколько дней в село входили войска. Вооружённые автоматами солдаты с рычащими немецкими овчарками оцепили гору и наши дома. По улицам ездили патрули. Над паломниками, пытающимися молиться, летали вертолёты. Казалось, мы, сами того не желая, разворошили осиное гнездо.
Допросы – теперь уже федеральной, а не местной милиции – становились всё длиннее и напряжённее. В течение одного из них следователь особенно грязно ругался и в конце концов вышел из себя, потому что я отказывалась отрекаться от факта явлений.
– Признавайся! – орал он.
– В чём мне признаваться? – спокойно отвечала я.
Лицо у него стало багрово-фиолетовым, а вены на шее вздулись.
– Признавайся, что не видишь Богородицу!
– Но я вижу…
Тогда он достал из кобуры пистолет и положил его на стол между нами.
– Говори правду, – закричал он, не сводя взгляд с пистолета. – Ничего ты не видела!
«Помоги мне, Богородица», – взмолилась я про себя. Несмотря на то, что на столе лежало смертоносное оружие, я ощущала удивительный мир. Я видела Богородицу и переживала во время явлений рай – после этого бояться чего-либо было совершенно невозможно.
– Даю тебе последний шанс, – снова заорал милиционер. – Скажи мне правду!
Я посмотрела ему прямо в глаза:
– Правда в том, что я вижу Богородицу и готова за Неё умереть.
Он ударил кулаком по столу, вернул пистолет в кобуру и вылетел из комнаты.
Будь мы совершеннолетними, коммунисты совершенно точно заперли бы нас в самой далёкой, глубокой и тёмной камере, какую только смогли бы отыскать, или мы бы просто исчезли, как когда-то исчез мой дед. Но при всей своей суровости власти понимали, что столкнутся с открытым осуждением общества, если решат посадить детей. Юный возраст послужил нам частичной защитой, но ничто не мешало им продолжать нас запугивать.
