– Еду? – вопросительно прищурила я один глаз. – Куда?
– Э-м-м, ну… на шашлыки. Все едут так-то. Будем отмечать окончание первого курса. Рассылку по потоку сделали часа два назад. Уже и бабки собирают, завтра пацаны закупаться поедут, в чате идут активные споры, кто что пьет. Ну ты чего, Алёнка? – села на кровать Лидка и уставилась на меня во все глаза.
– Шашлыки?
– Ну да. В субботу – это уже послезавтра, если что. – А потом, видя мой затравленный взгляд, осеклась и выдохнула: – Тебя не пригласили, да?
– Нет, – отвернулась я и поджала губы, душа обиду на корню. Нельзя плакать. Нельзя!
Лида еще что-то говорила мне, заполняя эфир совершенно ненужной мне болтовней, а я просто сидела и обтекала, постепенно накаляясь и закипая, как долбаный электрический чайник. Вот и ручка дрогнула в руке, а потом красная пелена окончательно заволокла глаза. Это опять он! Гадский гад!
Как итог, утром на экзамен я шла с самым воинственным настроением, а потому, наверное, и сдала его в первых рядах, да еще и на отлично. Вышла из аудитории и огляделась. Нет, сегодня в общежитие я торопиться не буду. Не гордая, подожду одного знатного засранца.
И он не заставил себя долго ждать, вышел спустя всего несколько минут после меня и двинулся в сторону выхода. Я за ним. Оглянулся, на лице мелькнула еле заметная ухмылочка.
Скотина! Улыбаться он мне тут удумал.
Свернул в сторону библиотеки. Прошел к самому дальнему стеллажу и замер, делая вид, что ищет что-то определённое на полке. Позер хренов!
Пошла мимо и уселась на подоконник, закидывая ногу на ногу и складывая руки на груди. Оглядела его с ног до головы, фыркнула пренебрежительно и выдала:
– Ну что, Никита, почувствовал себя наконец-то мужиком?
Дернулся, и мои губы расцвели от улыбки. Повернул голову в мою сторону, прикусил губу, вскинул брови и… шагнул ближе.
А потом еще и еще.
Пока я вся не натянулась как струна, а его руки не уперлись в подоконник по обе стороны от меня.
– А ты хочешь почувствовать мужика, Алёнка?
Черт! Так близко…
Передергиваю плечами и закатываю глаза, давая ему ясно понять, что я думаю на этот счет.
– Это ты про себя, что ли, Соболевский? – Поигрываю бровями, и он начинает, словно кобра, двигать головой, все ближе и ближе приближаясь к моему лицу.
– А ты видишь здесь кого-то другого? – Нарочито оглядывается по сторонам.
– Да брось. Даже если бы ты был последней мужской особью на земле, то и тогда я бы на тебя посмотрела с отвращением. – А он, вопреки всему, еще больше подается на меня, пока я окончательно не приваливаюсь затылком к окну позади себя.
А потом… Боже!
Я вижу, как его рука медленно тянется ко мне, а затем так же не торопясь расстегивает пуговицу на моей блузке.
Что?
Даю по рукам, но он только хохочет. Хохочет! А потом снова тянет свои грабарки ко мне.
– Алёнка…
Снова даю по рукам, но он все же успевает расстегнуть еще одну пуговицу.
– Надо же, как быстро у тебя пропал дар речи.
Сердце уже грохочет где-то в горле, и я больше не ощущаю себя смелой воительницей, способной дать ему отпор. Пытаюсь отпихнуть его, но он только непринужденно отводит мои руки от себя, а потом… берет их в жесткий захват и заводит их мне за спину, приближаясь ко мне почти вплотную. Я не способна ему противостоять. Он сильнее меня – это факт.
– Ну, что ты там говорила про мужика, Алёнка? Я весь внимание.
– Меня сейчас стошнит, – выдаю я, хотя, признаться, полностью парализована его запахом и мятным дыханием, что почти оседает на моих губах.
