– Теперь в курсе.
– Терпеть тебя не могу!
– Ну вот видишь, как идеально звезды сошлись! Ты меня терпеть не можешь, а я тебе тут не рад. Давай вали в свою комнату, Княжина, пока я еще добрый! – Вот только комнату не открыл, а все так и стоял, привалившись к ней спиной, хмуро полируя меня своим взглядом.
А потом я вдруг резко успокоилась. Как будто схлынула эйфория моего безумия, и я опустила руки вдоль тела, как-то затравленно озираясь и категорически не понимая, что именно я делаю в комнате с этим парнем.
– Я хочу выйти отсюда.
– Ты знаешь, где выход, – все-таки отошел он от двери и тяжело уперся в комод, что стоял перед выходом.
Я же максимально быстро выскользнула за дверь и припустила в сторону лифта и дальше, прямиком туда, куда было сказано. Хотя желания сделать иначе никто не отменял. Чертов гад!
С того вечера ситуация в группе, да и на потоке, незримо изменилась. В воздухе повисло напряжение, а некогда дружный коллектив начал неумолимо разваливаться. К концу учебного года мы больше не сидели дружно толпой на большой перемене. Нет! Парни вновь обходили меня по широкой дуге. А девочки разговаривали через стиснутые зубы. И нет, травли не было, но это нежелание даже просто нормально общаться повергало меня в уныние. Подойдешь вот так к одногруппнику с невинным вопросом, а он говорит и перманентно на Соболевского косится.
А-а-а, ну вот за что мне это все?
А еще я больше не посетила ни одной студенческой вечеринки за весь мой первый курс. Игра в «Мафию», бутылочку или даже в карты – неважно, меня даже в команду принимать не хотели, ссылаясь на кучу необъективных причин. В клуб на посвящение меня тупо не пустили, аргументируя это тем, что у меня поддельный паспорт – и студенческий тоже. На Татьянин день ситуация повторилась. И вот тогда-то меня и прорвало.
– Лид, у тебя номер Соболевского есть?
– Нет. А тебе зачем?
– Надо! – зарычала я и решительно ринулась в сторону Макова, что стоял в отдалении и давился дымом.
– О, Алёна, привет. – И зачем-то заозирался по сторонам.
– Егор, у тебя номер Соболевского есть?
– Ну есть.
– Дай или сам набери. Очень надо. – И мне в руку тут же вложили телефон, на котором уже шел набор номера моего врага.
А дальше я приготовилась к боевым действиям.
– Слушаю, – услышала я низкий, слегка хрипловатый голос. И меня понесло – не остановить.
– Слушай, ты, ошибка природы! Какого художника тебе надо от меня? Чего ты добиваешься? Какого черта лезешь в мою жизнь и гадишь в ней, сволочь?
– Откуда у тебя трубка Макова? – проигнорировал он все заданные мной вопросы. Вот только и я не лыком шита.
– Какого хрена меня не пускают в клуб, Соболевский? – почти потеряла я контроль от ярости.
– О чем ты, Княжина? – И тихий смешок.
– О том, что ты задолбал меня! На Посвящение меня не пустили в клуб и сегодня тоже!
– У тебя очередной параноидальный бред. Меня не было в Москве на Посвящение. И сегодня тоже нет. Еще вопросы?
– Боже! Чтоб ты провалился!
И я отключилась, сжимая кулаки от перекрывающей все и вся ненависти. А потом обреченно посмотрела на Нечаеву и зло смахнула предательскую слезинку. Ох, никогда этому не бывать больше. Никаких слез из-за этого мудака!
Вот только ситуацию это не спасло.
На вечеринке в честь восьмого марта случился очередной зашквар. Меня просто вывели из помещения, где собрался народ, и староста нашей группы Вера Венедиктова зарядила мне прямо в лоб:
