Моё солнечное наваждение - страница 32



Всё хорошо, всё правильно, всё идёт своим чередом. Ты хотел, чтобы Ярина занималась своими делами, жила интересами девятнадцатилетней студентки, выбросила из головы влюблённость в «старшего брата». Получи, не говори, что не этого желал!

Что же тебя гложет, Марков? Ревность? Волнение за Ярину? Страх, что девчонка, по сути домашняя, не умеющая крикнуть: «Кыш!» впутается в неприятности? Желание спрятать её от всего мира, заграбастать в единоличное пользование? Жажда почувствовать вкус губ, тот, что отпил неделю назад, не успев насладиться на полную катушку? Банальное отсутствие секса? Неделя прошла с момента отставки Ангелины, от такого срока воздержания никто не умер, но молодой тридцатитрёхлетний организм, заведённый, как нечасто бывало, требовал скинуть напряжение.

– Я здесь посмотрю, можно? – Герман услышал девичий голос.

Поднял взгляд от пробкового покрытия пола, взглянул на стоявшую в дверях девушку. Невысокая, коренастая, назвать полной язык не поворачивался: молодое, упругое тело, пусть с лишними килограммами, всё равно остаётся молодым и упругим. В слишком коротком платье зелёного цвета, одновременно подчёркивающем мясистые ляжки и полную грудь.

Примерно так, по представлениям Маркова, одевались уличные проститутки, стоявшие вдоль дорог. Никогда в своей жизни Герману не приходилось общаться с подобным контингентом, даже в студенческие периоды безбашенной сексуальной активности, когда трахать хотелось всё, что шевелится – он брезговал придорожными проститутками.

– Смотри. – Герман пожал плечами, отвернувшись к окну. Пусть смотрит. Музеи мира, Лувр, Эрмитаж, Третьяковская галерея открыты для обывателей, в пентхаусы, подобные этому, экскурсий не водят.

– Огромная комната. – Зашедшая хлопала накрашенными ресницами, оглядываясь по сторонам. – А окно не разобьётся?

– Нет, – пришлось ответить Герману.

– Меня Лана зовут, – ни с того, ни с сего, заявила гостья.

Герман не скрыл удивления, посмотрел внимательно на девицу: та шла в его направлении, вихляя крутыми бёдрами. Господи помилуй, только малолетней гетеры сейчас не хватало!  

– Лана – это Алана, Милана, Евлампия? – спросил Герман, памятуя об Ангелине-Анжелине-Алле.

– Светлана, – кокетливо ответила девчонка.

 – Очень приятно, – коротко кивнул Герман, всё ещё надеясь на благоразумие Ланы-Светланы.

– У вас ламповый завод есть? – Какая осведомлённость…

– Производство светодиодов, – машинально поправил Герман.

Действительно, Дмитрий Глубокий был один из первых в стране, кто начал заниматься этим направлением, и впоследствии занял лидирующие позиции. Не основной род деятельности, но скидывать перспективное производство со счетов было бы глупостью со стороны Германа. 

– А у меня папа бригадир на таком заводе, – с гордостью сказала Лана.

– Отлично.

Отлично же? Что он должен ответить? Поинтересоваться здоровьем неизвестного ему бригадира на «таком ламповом заводе»?

– Вы чем будете вечером заниматься? – Лана, не дожидаясь приглашения, уселась рядом с Германом, закинув ногу на ногу, выставляя вперёд бедро и мясистую ляжку, обтянутую чулком. Подол задрался настолько высоко, что показалась полоска белой кожи над кружевной резинкой.

– Не думал ещё. – Он отвёл взгляд от ноги. Право, неловко, когда тридцатитрёхлетнего мужика пытается снять нечто среднее между Винни Пухом и лягушонком.

– Пойдёмте с нами! – взвизгнула Лана. – Вам понравится! – Она облизнула пухлые, коротенькие губки, похожие на букву «о».