Мои слова под дождем не мокнут, или Повесть о потерянном солнце Книга 1. Основана на снах, музыке и воспоминаниях - страница 10

– Из меня еще как торчит. Просто и из тебя тоже. Вот ты и не видишь. Поняла?

– А если торчит, это хорошо или плохо?

– Если торчит, значит в тебе многое не помещается. Плохо то, что карманы всегда зашивать приходится – из них первым делом выкатывается. Да?

Я отвернулась к окну. Все-таки знает?

– Долго еще до лестницы?

– Поставь другую песню.

– Какую?

– Slowdive.4

– Так мы только к ночи доедем.

Она засмеялась.

– Минут за двадцать погрузимся точно. Подай-ка мне сигаретку.

– Из тебя и так слишком много торчит.

– Для нее место всегда найдется.

Диск вывалился мне в руку. Я поставила новый и дисковод послушно его сожрал.

– Ты мне так и не сказала, почему у твоего деда в словах лестница в небо?

– Он ее искал.

– Правда?

– И я думаю, что его мне следует искать именно там.

You come anyway. You say «I’m clean» and you like it that way.5

– А что он там делает?

– Ты удивляешь меня раз за разом.

– А что такого? Мне правда интересно.

– Из тебя и правда поболее моего торчит. Передай сигаретку.

– Следи за дорогой.

You come when you’re bored. You keep saying «Liar, you like a liar, liar.6

– Думаю, что так же как и мы катается на машине. А в перерывах пасет овец – он всегда об этом мечтал.

– Почему овец, а не козлов каких-нибудь?

– Козлов не пасут.

– Вообще-то пасут.

– Ну и вот. А по вечерам пьет вино и пялится в окно.

– Как ты?

– Я не пью вино.

– Я про окно.

– А потом играет сам с собой в шашки. Мне почему-то кажется, что он там один.

Я подумала, что это неправда. Наверняка Бим играет за «черных».

– И я хочу попасть к нему, понимаешь?

– А попасть туда не значит умереть? В плане, насовсем?

– Фиг знает.

– А твои мечты насчет ядовитой бабочки и всего-всего еще в силе?

– Ну типа.

– А как он умер?

Ия вдруг замолчала и я дала себе мысленную пощечину. Мне захотелось что-нибудь исчеркать или составить какой-нибудь список, чтобы не смотреть на нее в зеркало или напрямую, что было для меня в разы хуже. Она молча вела машину. Дорога была тихая. Я была дурой. Who cares anyway. Oh Lord, I remember those days and all those nights, when you wanted so much more.7

– Не знаю. Мне сказали, упал с лестницы. Нарочно, наверное.

И тут я вздохнула с облегчением. С плеч будто что-то упало и тут же разбилось – клянусь, краем уха я слышала этот звон. Не то что бы я хотела его рокового знакомства с лестницей, последующей смерти и одиночной игры в шашки, – нет, это было не то. Просто я очень не хотела делать ей больно. И молчать, как будто мы незнакомы, я не хотела тоже.

– Нарочно – это как?

– Словами так просто не скажешь. Иногда думаешь у себя в голове разные мысли, и такой, о, это звучало бы здоровски, а потом говоришь и понимаешь, что лучше бы тогда промолчал. Толку было бы больше.

И это я понимала на все сто процентов. Но почему-то не смогла в этом признаться.

– Можешь написать здесь. Или нарисовать картинку. На бумаге все кажется круче.

Forever we be together, we breathe No longer for too long.8 Я отдала ей блокнот и она посмотрела на меня скорее недоверчиво, чем благодарно, и это было что-то вроде что, уж прям-таки все? Она взяла его, и тогда это было что-то вроде ну ладно, твоя взяла, сейчас проверим. Придерживая руль левой рукой, она что-то писала, а потом намертво перечеркивала написанное, наверное, чтобы потом я ни буквы оттуда не вычленила, – даже тогда, когда стану просматривать страницы на свет и нюхать чернила, пытаясь узнать букву по запаху. Ведь мне это было важно и она сто процентов об этом знала. Но она не понимала слова по запаху, она их видела и без того. И если бы я написала и зачеркнула, она бы все равно поняла, что там были за буквы, и какое слово из них в конце-концов получалось. Или должно было. Она не останавливалась. Я смотрела на пробегающие мимо деревья. Иногда, когда я смотрела на них на скорости, мне хотелось высунуться из окна и ухватить какое-нибудь из них за крону, чтобы картинка больше никуда не спешила. Ручка в ее руках продолжала шуршать по бумаге. Под конец мне стало казаться, что она рисовала картинку. Я знала, что сохраню ее как гербарий и как воспоминание о самом красивом и уютном лете, невзирая на дожди и вечную слякоть. Дожди лились повсеместно, вымучивая и истрясывая наши последние майские дни. С ними вымучивалось и истрясывалось что-то еще. Что-то, что пряталось в каждом. Это было похоже на крошечные концы света. И в нас они происходили тоже. Лопались, взрывались – что угодно.