Мои слова под дождем не мокнут, или Повесть о потерянном солнце Книга 1. Основана на снах, музыке и воспоминаниях - страница 9
Мне было интересно, почему февраль и почему окно все-таки было разбито, но не стала задавать ей вопросов, чтобы потом о них не жалеть. А если бы они были сказаны, то так бы в неотвеченных и остались – ищи их потом по салону, собирай пылесосом и липкой лентой, там, где рука не достанет – все равно не найдешь. Их блеклые контуры проявятся на запотевших стеклах. Увы, придется ждать зимы. Придется ждать февраля. Примерно в 12:12 дня они там появятся. Ведь ты же на них ответишь? Я подумала о том, что вдруг были бы такие стекла, через которые можно оставлять послания самому себе и отвечать на них только через года. Или спустя пять минут – кому как захочется. Следом я подумала о том, что бы я написала самой себе. Я могла часами придумывать вопросы для нее или кого-то еще, но своих, для самой себя, у меня не было. Тогда я бы оставила чистый лист и сдала бы его тому, кто эти вопросы со всех собирает. Это было бы мое письмо деду морозу.
Его слова звучали печально. И пиджак, и халва в шоколаде, и лужи с записками. В моем воображении рисовался маленький мальчик. Он идет по лужам без плаща и без сапог. Из его кармана торчит халва в шоколаде – может, ему нравилась девочка, и он угощал ее этой халвой, а с ней от него уходили его самые хорошие слова – лишь одно понимание и осталось. Понимание того, что ты до конца жизни будешь один. Пиджак из папиного гардероба. Этот пиджак папа не носил. Папы уже не было. А он так часто играл с ним в прятки! Где же ты потерялся, папа? И он все ждал. Он ждал вопросов на стекле. А их все не было и не было. Папа тоже пустые листы сдавал? Записок и тех ему не оставил.
– Бывают люди, которые не берут с ассоциацией на солнце или бескрайний, увы, у них есть края. Но солнце в этих краях не светит. Они не какие-то там идеальные или шибко особенные, знаешь – у них то все прибрано и все по полочкам, а из моего дедушки вечно что-то торчало. А он это что-то все заправлял, пытаясь сделать вид, что этого чего-то в нем нет, что это чужое и что это ему подкинули, не более.
– А что торчало? Что-то из карманов?
– Ничего ты не понимаешь.
Она махнула рукой. Я не могла видеть ее глаз и лба, зашторенного челкой, но знала точно – Ия нахмурилась. Мы проехали в тишине еще пару десятков домов и деревьев. Они пролетали перед моим окном пестро-зелеными полосами. Одно солнце никуда не смазывалось и не девалось. Оно всегда было и будет здесь. Оно было как бельмо у всех на глазу. Но что будет, если кто-то его украдет? Что будет с миром? И что будет с нами? Мы найдем дорогу домой? У ее деда солнца не было. Наверное, тоже украли. Но он же нашел дорогу домой?
– Иногда мне кажется, что из меня тоже что-то торчит.
И я не про карманы.
– А из тебя как будто бы нет.
Она недоверчиво взглянула на меня поверх очков – те скатились по ее переносице. Я поправила их указательным пальцем и взялась за блокнот. Небо уже пунцовело, и его облачка скатывались у меня на глазах в облачка поменьше, и те прилипали друг к другу, соединяясь в большой ватный ком. Кажется, я только что нашла фабрику по изготовке ваты. Из нее можно было делать ватные палочки. Палочками будут дорожные знаки – всего-то оторвать таблички. Раз плюнуть. Я посмотрела на нее.