Я призываю вас, всех русских воинов, сплотиться вокруг красного стяга с девизом: “Свобода, равенство и братство” и ринуться на врага, сломать его и разрушить навсегда германский милитаризм, давящий своей безумной тяжестью народы всего мира… Итак, будьте готовы жертвовать собой, чтобы закрепить во что бы то ни стало наше достояние, а там, где это окажется нужным, по первому приказу, броситься на врага и разбить его».
Это была химера, несоединимые и несовместимые вещи. Брусилов продолжал отчаянно бороться за армию, шел на любые меры (по его инициативе, например, была восстановлена смертная казнь на фронте, отмененная после Февральской революции). Однако в глубине души он понимал, что процесс разложения армии уже зашел слишком далеко и его не остановить.
В условиях революционной и антивоенной пропаганды, открыто ведшейся в боевых частях, популистской политики Временного правительства и, как следствие, массового дезертирства солдат, летнее наступление 1917 г. было обречено на провал. Плюс ко всему союзники, поначалу пообещавшие поддержать Россию, затем изменили свои планы и даже не посчитали нужным вовремя уведомить об этом российское командование.
Итог был закономерен – наступление захлебнулось. Был ли в этом виноват Брусилов? Конечно, он не безгрешен, он совершал какие-то промахи. Но в любом случае его вина за неудавшееся наступление минимальна. Однако те, кто должен был понести ответственность за провал, предпочли переложить ее на Брусилова.
* * *
Год назад Брусилов был триумфатором, на которого молились по всей России, теперь же он – просто отставной военачальник, уединившийся вместе с семьей в особняке на Остоженке в Москве. Ему оставалось только наблюдать за событиями, видеть, как разваливается Россия и русская армия. Алексей Алексеевич не поддержал Корниловский мятеж в сентябре 1917-го: Корнилов, по его словам, был человеком «с львиным сердцем, но пустою головой», а с такими людьми Брусилову было не по пути.
А затем была еще одна революция и случайно залетевший в дом снаряд, осколки которого серьезно ранили ногу Брусилова. В доме в тот момент было полтора десятка человек и четыре собаки – не зацепило никого. Кроме Алексея Алексеевича. И это, очевидно, был знак свыше. «Одного меня осколок гранаты изувечил, – размышлял Брусилов впоследствии, – будто именно меня нужно было выбить из строя.
Я фаталист и много думал об этом впоследствии. Случайности я не допускаю в данном случае. Да и вообще, что такое случайность?! А ведь не будь я ранен, я вероятно уехал бы на Юг, к Алексееву. И все приняло бы другой оборот в моей жизни. Хорошо ли, дурно ли вышло, но я в том неповинен».
Не дай Бог никому делать такой выбор… Родина, которой ты служил верой и правдой, раздираема на части гражданской войной, старый режим уже, очевидно, должен сойти с арены, а что принесет новый?.. И при этом на Родину наваливается внешний враг, решивший воспользоваться «удобным» случаем. Так что же делать?
Этот вопрос задавали себе тысячи русских офицеров, поставленных перед жесточайшим выбором. Стоял он и перед Алексеем Брусиловым. Проще всего, казалось бы, спрятаться, уехать в надежную заграницу. Но ведь понятие «Родина» – не пустой звук. Когда же перед страной стоит угроза иностранной интервенции, нужно быть с теми, кто этой интервенции противостоит, – даже если твои принципы резко расходятся с их идеалами и идеями.
