Вообще жене не нравится всё, что ты скажешь, как ты говоришь, о чём ты говоришь. Она считает тебя грубым животным и только. Ей хочется, чтобы ты тащился от неё, был хорош в кровати, непритязателен в еде и вообще во всём. Целовался бы так, чтобы затронуть в ней всё эрогенное.
Половой акт, дети – для неё главное. Позвольте, а где же я, от которого так многого хотят и требуют? Да под её рукой и без команды никуда, тут же окрик.
И кончаешь ты рано, и поговори со мной не молчи, и говоришь ты громко, и свет ты в туалете не выключаешь, и тюбик с пастой ты не заворачиваешь, и засыпаешь ты не вовремя. Её мучает твоя щетина, твои шутки, твоя некоторая инертность и безынициативность жизненная. А как бы ей хотелось – ты поступаешь не так часто, и денег ты приносишь мало.
Вот – они деньгами всё дома и меряют. И за стариков идут за этим, и жена тогда становится сразу хорошей. Вот суть этих баб. А что если я не новый русский, не олигарх и не родился подпольным миллионером. Приходится снова идти есть свою рыбу с кашей, терпеть и говорить жене обязательное спасибо.
Дорогая, я уже иду…
Вчера целых полдня весь автобус искал молоток, которым надо выбивать стекло. Не нашли, и, оттолкав свой автобус из-под трактора, пассажиры с облегчением двинулись дальше. Их грело в дороге то, что хоть это-то, а удалось.
Вот целые статьи, книги, передачи по ТВ посвящены тому, как люди всегда были, а сегодня особенно, почему-то – особенно, неравнодушны к материальному. Наша страна во, во времена КПСС очень гордилась своими людьми, не желающими ничего материального, кроме грамот и звёзд. Сегодня наша страна опять впереди всех оказалась – только теперь по числу людей, желающих только материальных благ, причём заслуженных и не заслуженных…
Ну и ну, а говорил: «Не пью»
Напряжение у меня высокое, вольт 300 никак не меньше, а когда выпью… Сегодня отстой, напряжение пониженное. Сажусь писать. Не пИсать, а писАть, и вот прямо сейчас что-нибудь скажу умное. Вот, например: «Пора идти за бутылкой, опять тянет». Вообще жизнь – штука сложная и странная.
Вот, иду я по улице и вспоминаю, что дома забыл кран в ванной закрутить. Ну конечно, какое нафиг воскресенье дальше. Вот и лежу в этой палате третий месяц. Больно непонятливыми в нашем доме люди оказались. А соседи по палате спрашивают: «Сачкуешь? Скажи от чего?» – им интересно, понимаешь.
Ну вот – сел я, наконец, опохмелиться и написать что-нибудь умненькое. Руки трясутся, напрягаюсь и снимаю напряжение, напрягаюсь и снимаю… И когда же это кончится, вторую бутылку кончаю ведь. Пора бы и трясучке, и напряжению кончаться. Так, пью последний стакан и завязываю на сегодня.
«Когда-то состоялся мой первый концерт на фортепиано», – вспоминал маэстро. «Это был яркий, запомнившийся на всю жизнь день. Мама – хормейстер и дирижер Н-ской филармонии крутилась вокруг меня, поправляя, то фрак, то бабочку, то стирала замшей что-то несуществующее с моих ботинок. Отец – представительный, красивый мужчина около сорока лет тоже был где-то рядом, явно волнуясь и то и дело беспричинно улыбаясь. Наконец подошло время, и вошёл шофёр папы, напомнив, что надо ехать. Папа был солистом той же филармонии, где работала мама, и уже тогда много гастролировал по стране, имел свою машину, прикреплённого шофёра и всеобщее признание. Его голос довольно часто можно было услышать из модных тогда радиоточек – а все праздничные демонстрации не обходились без его приятного баритона. В 50 годы (в день моего рождения) всего этого естественно не было… но была бесконечная работа двух молодых, талантливых людей (папы и мамы), которых захватила и музыка, и та аура, которую она несла.
