Из-за алтаря стала выходить процессия, сначала вряд шли четыре человека в расшитых золотом ризах, среди них был и Патриарх Пимен, за ними четверо в черных ризах, по краям шли молодые, видимо семинаристы, с толстенными свечами в руках. Они прошли до середины освобожденного коридора и повернулись к алтарю лицом, все вокруг молились.
Учтите, это было время закоренелого СССР 1971 год, время, когда на пасху по церквям проходили облавы (я имею в виду Грузию). То, что я видел тогда в Загорске, было как бы прикосновение к чему-то запретному, разрешенному именно в тот день, не понятно по какой причине!
Я не знал, что был за церковный праздник, но, кажется, это была первая служба Патриарха в этом звании, а может я и ошибаюсь. Сначала пели на хорах, что-то в честь патриарха, потом хор умолк и Пимен стал петь как бы в ответ. Служба была долгой, но стоило того, она была бесподобной! Я получил такое удовольствие от увиденного и услышанного, что просто не мог говорить, а бабка, которую оказывается постоянно держал за плечи, повторяла «Спасибо сынок, спасибо сынок» и при этом молилась. Маша сокрушалась, что живет рядом, а никогда такого не видела.
Ехали домой, почти молча, а приехав, как сговариваясь, ни о чем не рассказывали, не хотелось.
На следующий день, в Москве из-под полы (было такое тогда) купил набор из 12 пластинок церковного песнопения в исполнении Болгарской оперы. Чудесные были пластинки.
Время пролетело быстро. Вечером, перед отлетом домой, собрались все. Было весело, говорили тосты, сестрички намекали на следующее лето, на битву за картошку, на баньку, дрова и грибочки. На Машу, было жалко смотреть, хотя внешне она и была весела, однако глаза выдавали все. Маша была на взводе.
Наверное, впервые в жизни я чувствовал странное состояние, не то, неловкость, не то что-то вроде вины, не понятно за что? О «бане» и «рубке дров» не знали только мужья сестер, тут все было как бы в норме и о какой-то неловкости речи не было, наоборот, какая-то бравада присутствовала, а вот относительно Маши было как-то очень волнительно. Я хорошо помнил о нашем уговоре, но её целомудрие как-то давило на уверенность, стоит это делать или нет. Уж больно все это деликатно, непонятно с какой стороны и как подступиться, чтобы и не унизить, и не обидеть, да и уверенности нет, что все будет именно так, как ожидается.
Я вышел покурить на веранду. Маша подошла ко мне и как-то слишком серьезно на меня посмотрела, потом тихо, опустив глаза, сказала:
