Только в апреле наступило улучшение. Доктор сказала мне: «Вы его спасли!» Не знаю, понимал ли это Малыш, но с тех пор он стал ночевать у нас гораздо чаще и больше не царапал мебель, хотя и без того все наши шкафы, столы и диваны носят на себе следы его когтей и иногда эти следы можно найти метрах в полутора от пола и даже выше.
А еще через год мы потеряли нашего Малыша. Вот как это случилось.
Рядом с нашим домом стоял старый деревянный дом. Жили там не только крысы; жила там еще девочка Соня, ее мамаша, Петровна, как ее все называли, и ее сожитель, Павлиныч. Петровна была огромная, толстая, как колода, краснолицая баба, работавшая поварихой в ресторане, откуда она вечно таскала то мясо, то рыбу и, видно, ела за троих: ведь не свое, ворованное, что ж жалеть. А девчонка, между тем, была у нее тощая-тощая, в чем душа держится; кошка, мама Малыша, Чернуха, тоже тощая, и даже сожитель ее, имевший экзотическое отчество Павлиныч, был мелкий, плешивый и тощий мужичонка, раза в три уже своей дорогой «супружницы».
Конечно, Малыш, никогда не жаловавшийся на плохой аппетит, кормился не только у нас, но и у них, иногда отбирая еду у собственной матери, Чернушки, а иногда и выпрашивая подачки, благо, что обрезков мяса и рыбьих голов и потрохов там было всегда в избытке.
Это случилось тоже зимой. Петровна по временам в своем ресторане изрядно напивалась и приходила домой веселая, но раздражительная: такое действие на нее почему-то оказывала водка. Поскольку была она женщина небедная, то и ходила в роскошном, сшитом на заказ бордовом пальто с норковым воротником. И вот Малыш, встретив ее у крыльца, как обычно, стал просить подачки, встал на задние лапы, прислонившись передними к ее бордовому пальто. Как назло, в тот день началась оттепель и лапы у кота были в грязи.
Будь баба трезвой, все бы ограничилось матерной бранью, кота бы прогнали – и только. Но она была основательно пьяна. Выхватила из штабеля дров какое-то полено и ударила им Малыша. Ударила, видно, сильно.
Я этого всего не видел, мне потом рассказывала Сонька. Она говорит, что Малыш от боли так завизжал, что было слышно на соседней улице.
А потом, конечно, приполз к нам: зализывать раны. Обошлось на сей раз без врача: бок и спина у него зажили, я его хорошо кормил, и вскоре Малыш стал, как обычно, уходить по ночам, но, как впоследствии выяснилось, по совершенно особым делам. Кот решил отомстить своей обидчице.
Я, понятно, об этом не подозревал. Квартира Петровны, как и весь дом, отапливалась дровами, и возле боковой стены сделан был для них дощатый навес. Наше окно находилось как раз над этим навесом, и я несколько раз замечал, что Малыш, забравшись на самый верх его, метрах в четырех от земли, сидит там часами и то ли чего-то ждет, то ли кого-то караулит. Но как я мог догадаться, что у него на уме?
И вот однажды холодным вьюжным утром он-таки дождался: Петровна вышла по дрова. К счастью своему, она накинула шарф и поверх него тулуп, но не застегнула его. Кот прыгнул на нее сверху и, как делают все хищники, вцепился мертвой хваткой ей в шею сзади, где позвонки. Хорошо, что укус был сквозь шарф. Но она заорала так, что через минуту во двор выбежали все соседи.
Выбежал и я. Не могу сказать, что мне Петровна очень нравилась, но тут я впервые ей искренне посочувствовал. Она сидела прямо на снегу, плакала и громко, жалобно, по-детски всхлипывала. Думаю, такого ужаса она не испытывала никогда в жизни. Кот же, конечно, давно удрал с места преступления.
