Чувствуют ли что-то больные, находясь в коме? Может кто-то что-то и чувствует, но Ирина спала, не видя снов. Она просто провалилась куда-то в приятную совсем не страшную темень и всё. Мозг её отключился, пытаясь восстановиться. Он не хотел тратить силы на пустяковые сны и всякую дребедень. Поэтому Ирина уже неделю пребывала в глубокой коме, и никакой плач матери и крики дочери не могли добраться до её сознания. Она их попросту не слышала. Ирина спала мёртвым сном. Спала, чтобы очнуться и возродиться, как птица Феникс, которая всегда возрождалась из пепла. Её не приняли там, значит, она будет здесь, вот и всё. И всё теперь у неё будет хорошо. На седьмые сутки пребывания в коме, Ирине вдруг приснился сон. Молодая щупленькая девушка с красивыми серыми глазами и смешно торчащими в разные стороны короткими волосами, внимательно и серьёзно разглядывала её, а затем вдруг неожиданно произнесла «мама» и бросилась ей на шею.
– Дочка, доченька моя, – прошептала Ирина, не открывая глаз.
– Мамочка, милая, – закричала круглолицая тёмненькая Юлька, дежурившая возле постели матери.
Прибежали врачи, начали расспрашивать Юльку, почему она кричала, осматривать Ирину, светя ей в глаза фонариком, снимая показания с аппаратов.
– Положительная динамика, коллеги, – произнёс один из врачей.
Это было последнее, что услышала Юлька, проваливаясь в забытьё. Переутомления дали о себе знать и девочка упала в обморок. Они с бабушкой дежурили поочерёдно у постели Ирины, получалось по двенадцать часов из двадцати четырёх, поэтому было очень тяжело. Отца Юлька не захотела пускать к маме, узнав о его предательстве. Глядя ему прямо в глаза, она твёрдо произнесла, что у неё больше нет папы. И он ушёл. Наверное, к своей обожаемой Лоле, ну и пусть. Они с мамой и без него проживут.
– Ну чего ты, Дин, не раскисай, – пыталась приободрить подругу Наташа, разливая по чашкам вкуснейший ароматный чай.
– А у тебя покрепче ничего нету? – подняла на неё свои ясные красивые глаза Дина.
– Дин, ну ты чего, на дворе раннее утро! – удивилась Наташа.
– Вот только не надо мне сейчас про аристократов и дегенератов, хорошо? – вымученно улыбнулась Дина. – Я ни к тем, ни к другим не отношусь, просто нервная лихорадка какая-то.
– Пей чай и не придумывай! – строго сказала Наташа, – я тебе сейчас пустырника с валерьянкой накапаю, лихорадить и перестанет.
– С тобой вообще невозможно разговаривать, – возмутилась Дина, – прихлёбывая поднесённую подругой смесь.
– Да, я не позволю своей замечательной подруге пристраститься к алкоголю. Если уж ты утром требуешь выпивку, что с тобой дальше будет.
– Натусик, я расклеилась, пойми и не ругай, – Дина встала со стула и решительным шагом прошла к холодильнику. Открыв его огромное, дышащее прохладой нутро, Дина извлекла на свет божий бутылочку хорошего армянского коньяка и обрадованно посмотрела на подругу.
Наташа, от наглости такой, будто язык проглотила, удивлённо таращась на подругу.
– Будешь? – невинно посмотрев на Наташу своими красивыми честными глазами, спросила Дина.
– Буду! – язык Наташи наконец-то отмер от нёба и начал двигаться, – что я лысая что ли? – весело произнесла Наташа.
– А пельмешки? – невинно посмотрев на подругу, промолвила Дина.
– Ну, знаешь! Это уж слишком, – грозным голосом, стараясь не расхохотаться, произнесла Наташа. – Уже давно в духовке запекаются!
– Как ты это предвидела? – перестав шутить, заинтересовалась Дина.
