Молчаливая слушательница - страница 25



– Почитай мне что-нибудь.

Раскрываю страницу с некрологами и следующие пять минут читаю их вслух. Отец качает головой, если не узнаёт имени покойного, и поднимает указательный палец, когда хочет услышать объявление целиком. Временами немного печалится.

Некрологи заканчиваются, отец говорит:

– Хорошо, иди.

Я встаю и вдруг понимаю, что вновь веду себя, как двенадцатилетняя девочка. Не собираюсь я уходить по приказу! У меня к отцу вопросы. О том, что он сделал со своими детьми. Ну и, конечно, нужно разобраться с историей Венди Боскомб.

– Минутку. Я хочу спросить…

– Рут, – умоляюще перебивает отец.

Я злюсь, но, если честно, чувствую себя польщенной – ведь он перепутал меня с идеальной Рут. Отец тычет в пустую непроливайку.

– Принеси «Пассионы».

– Извини, папа, ее нет.

– Значит, купи.

– Утром я съезжу в город и заодно куплю нормальной еды.

Похоже, я все-таки остаюсь.

– Вот еще… Я хочу «Пассиону» сейчас.

На то, чтобы доехать до города, приобрести все необходимое и вернуться, уйдет три часа. Ну уж нет.

– Папа, я ведь только…

– Я умираю. Ты это понимаешь? Умираю.

Уже на полпути к двери меня настигает его рык:

– И не вздумай привезти дешевую подделку!

В большой комнате я вздыхаю. Вот мерзавец! Разбил меня в пух и прах. Ладно, «Пассиону» я привезу, но больше не потерплю никаких гадостей. И не сбегу.

– Садись и рассказывай, – спокойно предлагает Рут, похлопывая по дивану.

– Придется ехать в город за «Пассионой» для гада. Плюс нам нужна еда. И еще один вентилятор. Я тут расплавлюсь.

На лице Рут, естественно, нет ни капли пота – только страшное родимое пятно.

– Я вот думаю, – говорит сестра. – Лекарство. Это решение. Вики обеспечила нас именно тем, что нужно.

Жара невыносимая. Я, в отличие от Рут, жутко потею, и к тому же не понимаю, о чем она.

– Ты ведь понимаешь, о чем я.

Господи, ненавижу, когда Рут так делает. Будто мои мысли читает.

– Послушай, я приехала только ради ответов. И его признания.

– Признания?! – изумленно восклицает она. – В чем?

– Во… во всем.

– Размечталась.

Покачав головой, Рут говорит дальше. От ее серебристого голоса трудно оградиться. Так было всегда: Рут вкладывала идеи в мою голову, я молча слушала.

Перед уходом захожу к Марку. Замираю в попытке обуздать разбушевавшиеся чувства, но в комнате ничего о нем не напоминает. Сюда нужно поселить Рут – по крайней мере до моего отъезда, чтобы не шептала мне на ухо всю ночь.

Заглядываю в мамину мастерскую. Всегда полная красок и цветочных запахов, теперь она пахнет пылью и одиночеством. На верстаке до сих пор стоят банки с проволокой, а на стержень нанизаны катушки с лентами – заброшенные и жалкие, как опустевшая после ярмарки площадь. В шкафу наверняка лежат каркасы венков. Все мое детство мама, если не стряпала и не работала в саду, находилась здесь. Видимо, люди умирали постоянно, и постоянно требовалось делать новые венки. Здесь же она отсиживалась, когда отец раздавал наказания.

Неудивительно, что ребенком я воспринимала маму как некое бледное пятно оттенка картонной папки, как безучастную фигуру – она не знала, что делать, и умела лишь одно: удаляться в мастерскую и создавать букеты для беременных подростков и венки для покойников. Странно, я никогда не задумывалась, люблю ли маму, любит ли она меня. Мама просто была, и все. На заднем плане, физически и эмоционально. Еще одна молчаливая слушательница – особенно наших криков.