– Умник значит, – резюмирует лейтенант. – Ну, смотри, как бы ты сам себя сейчас не перехитрил.
И он снова откидывается на спинку кресла, и тонет, уходит в тень, как субмарина под воду.
– А не хочешь ли получить по морде? – вкрадчиво спрашивает меня сержант Том. – А?
Он выходит у меня из-за спины и нависает над столом. Он бьет себя кулаком по открытой ладони. Получается очень неприятный звонкий звук. Да и свой немудреный вопрос старина Том поставил с такой пугающей прямотой, что я немного опешил. Тут мы вынуждены прервать нашу дружескую беседу, потому что в моей конторе завелась курица и теперь принялась кудахтать.
– Ох, не обращай на него внимания, че, – говорит лейтенант, посмеиваясь и утирая слезы, – от Тома сегодня жена ушла. Правда, по морде, он тебе все же может съездить.
Оказывается, никакая курица у меня в конторе не завелась, и с ума я еще не сошел, а это квохтал наш лейтенант.
– Это будет факт полицейского произвола, – говорю я, беспокойно ерзая на стуле.
– Ну, какой же это произвол, че? – удивляется лейтенант, снова выдвигаясь из тени. – Ну, а даже если и произвол, в конце концов, что тут такого? Копы тоже люди, работа у нас нервная, кругом отморозки и сволочь, тут и сам поневоле оскотинишься.
– Ну, какой же это произвол, че? – поддакивает лейтенанту Том, у него видно кулаки чешутся. – Вот, когда я тебя наручниками к столу пристегну и буду револьверной рукояткой по башке фигачить, тут он как раз и начнется этот твой произвол!
– Ты с нами лучше подружись, – советует лейтенант Данди. – А там, глядишь, и мы тебе что-нибудь подкинем. Мы трудяги, че, мы хорошие копы, с нами реально договориться можно, ты только в бутылку не лезь. Давай, колись, зачем к тебе приходила эта уважаемая сеньора?
И тогда, под угрозой полицейского произвола, я смалодушничал и с чистой совестью сдал копам своего клиента.
– Госпожа Окампо, – говорю, – попросила меня разыскать одну женщину, её сотрудницу. Потом некую рукопись, предположительно гениального романа и уже заодно самого автора.
– Извини, че, что тратим попусту твое время, – усмехается в свои куцые усики лейтенант Данди, – Я гляжу, у тебя дел невпроворот.
Виктория Окампо хмурится и резко меня спрашивает:
– Сколько вы стоите?
– Двадцать пять монет в день плюс расходы. А моя машина девять центов за милю.
– Это ни в какие ворота, – ворчит она, – пятнадцать в день и деньги на стол. Вполне достаточно.
Вот ведь скука какая, думаю я, разглядывая выцветшую столешницу. А ведь я мог благополучно вышибить себе мозги и проникнуть за таинственный полог смерти. И как знать, с чем бы я столкнулся на той стороне? Ничто, пустота? Или преисподняя с чертями и раскаленными сковородками для грешников? Вечность битком набитая всяческими муками и мерзостями? А может статься, я попал бы в яблоневый сад моего детства, осененный утренним июльским светом, с алмазными каплями росы, горящими на каждой травинке и листочке? А может, прямиком из Буэнос-Айреса я шагнул бы в студенческую общагу на Энергетической улице, на веселую пьянку, которая никогда не кончается, а за распахнутыми окнами стоит сиреневый вечер и густое небо чертят толстые майские жуки? Да, че, всякое могло быть.
– Я вас пока еще не наняла, – заявляет госпожа Окампо.
– На счет машины я пошутил, – говорю, – Нет у меня машины. Я уж как-нибудь так, на трамвае. Вы не могли бы перейти к сути дела, а то час уже поздний.
