Машина стояла вплотную к крыльцу. На влажной траве отчётливо виднелась колея от ворот до крыльца.
Пожарники уже уехали. Тушить было нечего. «Гаишники» ещё не приезжали. Ливень кончился, и опять ярко лупило солнце.
Все толпились у скорой. И всем уже было невтерпёж, чтобы побыстрее кончился этот кошмар.
– Стойте, доктор! – Нина вдруг попридержала заднюю дверь. – Как хоть он?
Её колотило крупной дрожью от пережитого, от мокрой одежды.
Доктор неопределённо пожал плечами.
– Кто его знает?.. Обследуем сейчас, просветим… Переломов, видимо, много. Странно, что ещё в сознании… Не знаю…
– Это хорошо! – вдруг громко сказала она. – Будет хоть с кого за забор спросить! Да за газон!.. Век не расплатится!
Доктор недоуменно посмотрел на неё. А потом на лице появилась брезгливость. Ничего не ответил и захлопнул дверцу.
Машина уехала.
Нина Григорьевна обернулась. И встретилась с такими же недоуменными и брезгливыми лицами. Даже у мужа. А Сонька ещё и улыбалась краешком губ.
Нина Григорьевна гордо подняла голову и шагнула на крыльцо. Мужики расступились.
Она подошла к столу, плеснула водки в бокал из-под вина и залпом выпила. Закрыла глаза, замерла. Затем резко выдохнула.
– Всё! Я пошла в баню!
И опять все молча расступились.
Сбросила комком в предбаннике грязную потяжелевшую одежду. Включила горячую воду из водонагревателя и встала под душ.
– Козлы! Боже мой, какие козлы! И эта… курица бройлерная… Скривились, сучки… И мой туда же!.. Брезгуют они, прослойка хренова…
Стояла неподвижно, подставив лицо горячим струям. Озноб потихоньку проходил. И очень сильно заныли разбитые колени. Открыла глаза. Ногти обломаны. На всех пальцах. И цепочку потеряла…
– Козлы… Спасители долбаные… Рожи скривили!.. «Фи» своё выразили… Уроды! Да моя бабка всю войну под Ленинградом всем, всем! – солдатикам нашим что-нибудь совала: то монетки, то гвоздики, то лоскутки!.. Чтоб выжили!.. Чтоб вернулись с того света!.. Чтоб долг отдали… А эти… Скривились… Уроды… Стыдно им…
Колени нестерпимо болели.
И веретено бабулино в голове: тук-тук-тук, тук-тук-тук…
Пять минут назад он сказал:
– Я ухожу от тебя.
Она сидела в это время за компьютером, корректировала написанное и слушала его в пол-уха.
– Сейчас, сейчас, – ответила рассеянно. – Немного осталось. Я быстро…
Он стоял справа от неё и молчал. Наташа видела его силуэт боковым зрением. Но уж слишком интересным было словосочетание этого норвежца – и так можно перевести, и так, и что красивее – не поймёшь, выбирать самой надо, – поэтому ей было не до мужа. Стоит же, ждёт… Не к спеху, значит…
И лишь звенящая тяжёлая тишина заставила отвести её взгляд от экрана и оглянуться на Владимира.
– Извини, я не расслышала. Что ты сказал?
Он по голосу и по этим отрешённым, немного безумным глазам понял: она всё равно там, в переводе. Но не мигая продолжал смотреть на неё.
– Я, правда, не слышала! Трудно повторить, что ли? У меня самая концовка «не вырисовывается»… Ну, что ты смотришь? Повтори, я же извинилась!..
– Я ухожу от тебя.
– Куда?
Его передёрнуло. Он не ответил и ушёл в другую комнату.
Она ещё тупо проводила его глазами, затем резко вскочила и бросилась следом.
– Володь, что случилось?
Она обхватила рукой дверной косяк и смотрела, как муж пакует чемодан.
– Да ничего не случилось, – обычным голосом ответил он. Рубашка никак не хотела аккуратно складываться. Он скомкал её и засунул сбоку. – Ты не знаешь, где мой костюм спортивный? Хотя… откуда…
