– Погоди, бабка, байки рассказывать, – перебил ее Артемий, – скажи лучше, отчего Василиса туда рожать побежала?
– Ох, недоумок ты еще!.. Твоей Василисе Ящерь из утробы шепнул, где рожать ей след, потому и убежала в бор.
– Разве дома-то не могла?
– А кто бы принял такого младенца? Не-ет, Бог сам повивать его вызвался. Крикнул младенец – соединился огонь, разверзлась земля, открылись ему врата. И пошли они в гости к Богу. Люди ведь сами себе открывают их: на свет божий криком младенческим, на тот свет – молитвенным шепотом или легким вздохом. Да ведь забыли те молитвы, потому не расступается земля-то, не отворяются ворота. Вот и придумали ямы копать да зарывать покойных… Даже я не ведаю слов этих, сколько уж кричала – не отворяются…
– К ним хочу! – застонал Артемий. – Хоть и живу с твоей внучкой, а все про Василису да младенца нашего думаю. Пойду сейчас же и крикну!..
– Не смей! Тебе иное отпущено, стеречь врата божьи! Я вижу твою судьбу… Жить тебе в Горицком бору и покой охранять, чтоб не оголились увалы да не стронулись пески… Коли до срока выйдет на свет из земных глубин град божий Тартарары – горе будет великое, потоп огненный…
– Да что мне бор-то! – взревел Артемий. – Думал, научишь, как откопать их да на свет возвратить…
– Не вздумай! Сторожи врата божьи, тогда Ящерь со своей невестой соединится. И дева родится, внучка… Как же ей имя-то, вразуми…
– Я хоть еще раз увижу их?
– Увидишь и скоро совсем… Ну, вот и все сказала. Теперь душа моя освободилась, и мне отворятся врата… Вот не вспомнила, как же имя-то деве? Надоумил бы Бог… Ведь унесу же с собой…
– Как же мне теперь жить? Делать-то что?
– Ох, и бестолочь же ты, Артемий! Живи и жди знаков. Василиса тебе знаки станет подавать, а ты слушайся. Она подскажет тебе, когда и что делать. Когда сыночка встречать, когда в привратники…
– Какие знаки-то?
– Да не сказать и какие… Как Василисе вздумается, так и подаст. Во сне ли явится, наяву ли придет… Ты слушать должен, а послушав, увидеть, распознать, знак это или блазнится… Погоди, погоди!.. Ой, еще забыла предупредить! Только судьбу свою береги, не изврати!.. Не спасешь тогда врат божьих…
Бабка всхрапнула, закрыла глаза и умерла.
И уже мертвая сказала:
– Никому не сказывай, что поведала тебе. Ни бодрым, ни сонным, ни живым, ни мертвым… Не живым, не мертвым, а только верным людям. Да хару береги, хару…
– Какую хару-то? – спросил Артемий. – Эй, погоди!.. Ты про что говоришь-то?
Она уже не слышала, поскольку сказала облегченно:
– Ну вот, и пошла я в Горицкий бор…
Только тогда вылетела ее душа на волю, словно резвая птица, разбив глазок в окне.
Когда стекло осыпалось, люди на улице всполошились, в избу вбежала Люба и к покойной:
– А мне скажешь что? Откроешь? Ты ведь обещала, как отходить станешь!..
– Да она уж отошла, – сказал Артемий.
– Как – отошла? – взъярилась внучка. – Я вот ей отойду! Быстро на ноги подниму!..
Схватила кочергу и давай лупить бесчувственное тело. Артемий сгреб ее в охапку, вынес на улицу и окунул в кадку с водой.
– Остынь, дуреха, померла бабушка…
– Она же посулила мне знахарство передать, – заплакала Люба. – Говорила, последней тайне научу, ключик тебе дам…
– Что теперь реветь-то? – попытался утешить Артемий. – Видно, не захотела…
– А тебе она открыла что? Все мне расскажешь, чему научила!
– Обожди, давай сначала похороним бабку, домой приедем…
– Нет, сейчас говори! – взъерепенилась жена. – Покуда тело не остыло. Иначе забудешь или знахарство силу потеряет!
