– А может, это другая история, – обиженно сказал Славный.
– Ну да. Конечно. И стихи ты мне эти сто раз читал. Я даже запомнил:
Поезжай на вороной своей кобыле
В домик шлюх, под городскую нашу стену.
Дай им бабки, за которые любили,
Чтоб за ту же и оплакивали цену.
Шлегель усмехнулся и добавил:
– Вообще-то там фигурировали гетеры, а не шлюхи. Но в целом верно. За бабки эти твари продажные и похоронят, и оплачут как надо.
Славный взял свою рюмку и, не чокаясь с немцем, залил ее содержимое себе в глотку. Иногда Шлегель становился просто невыносимым. Особенно когда перебивал или коверкал стихи. Сейчас он сделал и первое и второе. Горилла проклятая! Славного так и тянуло обидеться, но, прикинув, какими нехорошими последствиями это может обернуться, он передумал.
Выпив водку и заев ее огонь соленым груздем, Славный снова подобрел. До того, что решил первым продолжить прерванную беседу.
– Так, говоришь, дело несложное? – спросил Славный, жуя хрустящий гриб. Спросил не потому, что ему было интересно, а просто так – для поддержания беседы. Славный давно уже смотрел сквозь пальцы на мерзкую работу, которую приходилось делать его другу. Тем более что чаще всего паразиты, которых немец отправлял на тот свет, не заслуживали ни сочувствия, ни снисхождения. Это грызня шакалов – только и всего. А Шлегель был «вставными зубами» этих старых шакалов, поскольку свои зубы у них давно уже стерлись и обломались.
Шлегель презрительно поморщился:
– Дело проще пареной репы. По сравнению с теми заданиями, которые я получаю от Старшины, эта заказуха – детская забава.
– А если Старшина узнает?
– Откуда?
Славный посмотрел на друга поверх очков.
– Борисыч, ну ты же умный мужик. Сам понимаешь, что со Старшиной лучше не связываться.
Шлегель небрежно махнул сигарой:
– Да ладно, старый, не менжуйся. Ни хрена он не узнает. Если, конечно, ты не расскажешь. И потом, мало, что ли, залетных в Москве бывает?
Славный поправил пальцем съехавшие на нос очки и с ухмылкой произнес:
– Помнится, одного такого залетного Старшина собственноручно порезал на куски и скормил своему волкодаву.
– Не волкодаву, а ротвейлеру, – педантично уточнил Шлегель. – Но это потому, что залетный был дурак. Его рожа на пяти видеокамерах засветилась. Кто так работает? Только лохи из Сыктывкара.
– Откуда?
– Из Сыктывкара.
Славный улыбнулся.
– А почему именно из Сыктывкара?
– Да потому что Сыктывкар находится у черта в жопе. И живут там одни дикие лохи, покрытые шерстью.
– Не такие уж они и дикие. А насчет шерсти, так ты тут любому псу фору дашь.
Шлегель покосился на Славного:
– Обидеть хочешь, да?
– Что ты! Разве я похож на самоубийцу?
– Вообще-то да, – с усмешкой ответил Борис Шлегель. Он зевнул, поднял руки и хорошенько потянулся. Затем повел могучими плечами и лукаво посмотрел на приятеля:
– А что, Серж, та контора, о которой ты мне говорил, еще работает?
– Какая? – не понял Славный.
– Ну эта – «кудрявые локоны, бархатистая кожа».
Славный слегка покраснел, затем кивнул:
– Работает.
– А что, если нам немного… того? А?
Они «со значением» и слегка смущенно посмотрели друг на друга. Дело в том, что у приятелей имелась одна нездоровая наклонность, за которую они – узнай об этом кто-нибудь – здорово бы поплатились. Оба они питали преступную симпатию к юношам. Благодаря обширным знакомствам Сережи Славного, время от времени платоническая любовь на расстоянии переходила у друзей в весьма осязаемые действия, за которые Шлегелю приходилось здорово раскошелиться. А говоря проще – знакомый Сережи Славного держал выездной бордель, в котором «работали» подростки.
