Помпадур был легальным мальчиком для битья всей редакции, воспринимавшим, похоже, свою роль без каких-либо комплексов. Он носил спортивный костюм, похожий на мундир полицейского с надписью «Провинция» на спине. Не склеив карьеру сценариста, провалив собеседование во ВГИКе у профессора Марусенкова, он обозвал про себя авторитетного киношника «блеклой пиявкой на теле искусства» и решил самостоятельно осваивать курс драматургии. И даже однажды открывал некий талмуд с теорией о драматических блоках, переключателях и точках равновесия, но, долистав бегло до раздела с «Клиффхэнгерами» («висящий над обрывом» – англ. – Авт.), смачно выругался и решил продолжить чтение позже, что чаще всего на практике превращается в никогда.
– Господи, опять, дурило, тебя ветром надуло? – возмутился Марракеш. – Протри глазки. Лежит в папке. «Площадка Гонь».
– Опять ты сучкиным голосом со мной разговариваешь? – парировал Помпадур.
– Сблызни, ушлепанный, не порть полдень, – попросил Слава.
Лева Дорожкин наблюдал за диалогом с наслаждением, улыбаясь, думая над своим возможным участием в унижении режиссера.
– Славик, хорош меня безызбежно провокацировать. Лева, чего лыбишь бесстыжую мордашку? Пошли в студию, пора. Будешь улыбаться в эфире – зубы сушить.
– Щас приду, – Дорожкин встал, щелкнул кнопку электрического чайника на подоконнике. – Не нуди, убогий. Успеем. Я – бог тайминга.
– Я бы сказал, чего ты бог, да язык не поворачивается.
– Это у тебя-то, лизожоп? – Лева растянул рот в широкой улыбке.
– Сам – голова говорящая, – бросил Помпадур.
– Слабовато, Егорка, теряешь сноровку-то, – хмыкнул Марракеш. Он посмотрел в сторону Елены Первой и, убедившись, что та не смотрит, затянулся вейпом и выпустил пар в потолок.
Егор хмыкнул, развернулся в сторону выхода, собрался сказать что-то еще, но передумал и, махнув рукой, спешно вылетел в дверь.
– Лукумыч, – неожиданно проснулся Каталонский, – а у тебя есть мечта, например?
– Это ты к чему? – оторвался от подготовки новости Сафрон.
– Да просто интересно, – сообщил Сергей.
– У всех есть мечта, – отозвался Лукумыч.
– Это – да, – кивнул Каталонский, понимая, что тема исчерпана.
– Простая, как у всех, – неожиданно дополнил Сафрон. – Чтобы дети мои были счастливыми.
– Это – да, – опять повторил, кивая, Серега. Ему, видимо все-таки хотелось поговорить.
– Маму хочу в театр сводить, пожалуй, – вспомнил Лукумский. – Привезти в Упск. В драму. Конечно, в оперу бы хотел. Но тут ее нет. Так что в драму. На Островского или Чехова, например. Читал, здесь премьеру по повести графа Толстого готовят? Мы на сайте на прошлой неделе анонсировали.
– Нет, по какой пьесе? – захлопал глазами Каталонский.
– Эх ты, – включился в тему Беня, – вот для кого мы работаем день и ночь?
– Вас на сайте пятеро, – Сергей недовольно отмахнулся, – а у меня я – только один.
– Повесть «Отец Сергий», – сообщил Лукумский.
– Я такого не читал, – признался Сергей.
– Да и не удивительно, – кивнул Сафрон. – Я считаю это произведение не очень удачным, если честно. И опубликовано оно было уже после смерти графа, насколько я помню. Так что это не совсем то, куда бы хотелось ехать с мамой. А еще хочу, чтобы тетка моя перестала мне слать тик-токи. А попросить ее прямо – стыдно. Наверное, у каждого из нас есть такая назойливая родня, которая вынуждает регулярно чистить память телефона от всякой лажи.
– Да, – живо закивал головой Беня, – у меня бабушка такая. Мало того что присылает мне котиков да бегемотиков. Так она потом еще и расспрашивает, как я оценил ее видосы.
