– Когда?
– Вы слишком переживаете. Сразу видно, что она стесняется, ничего страшного, бывает и такое. Занимайтесь, разговаривайте с ней, рисуйте. Лепите. В детский сад конечно ее устроить, там она быстрее заговорит.
– Считаете?
– Да, дети с детьми попроще как-то.
– Она же не умеет ничего.
– В каком смысле?
– Она одеться не может сама, кормлю ее, какой ей детский сад, – она махнула рукой в сторону дочки.
– Так проблема в чем собственно? Она только не говорит или она вообще ничего не может?
Мама посмотрела на дочку, на врача и не знала, что ответить.
– Я логопед, а вам нужен невропатолог если на то пошло. Я проблем не вижу, пока что в пределе нормы. Думаю, она просто стесняется, а как потом начнет говорить и не остановить будет, да, Леся? Я понимаю, сложно бывает отпустить ребенка, но она должна учиться всему сама. В садик все-таки сходите, как раз скоро набор в группы. Анализы в порядке, болезней и симптомов других нет?
– Нет.
– Тогда волноваться не о чем, всякое бывает. Она на все реагирует, подождем немного. И если что, идите к невропатологу, в таких вопросах он нужен.
“Потолок белый. Потолок ледяной, она хорошая. Голос приятный. Но рот не открою все равно. Хоть она и хорошая. Так она и не просит. Это хорошо. Потолок ледяной, тьма колючая за шершавой стеной, тьма колючая, как за что? Потолок ледяной, дверь скрипучая, за шершавой стеной тьма колючая. Как шагнешь за порог – всюду иней, а из окон парок синий-синий”
– Не суй пальцы в розетку! Там ток – убьет тебя. Нельзя, – строгим голосом сказала мама, глядя на Лесю, и засунула в розетку вилку.
“Что”
Девочка сидела под столом в гостиной.
Мама на нем начала гладить белье.
Леся отвлеклась от своих мыслей и начала смотреть на провод, который качался и бился об ножку стола.
“Не трогать розетку, зачем мне ее трогать и как она убивает. Утюг работает и не убивает. Шаги, это его шаги”
В замочную скважину залез ключ и пару раз повернулся. Щелчок открыл, а потом закрыл входную дверь.
Мама продолжала гладить белье, не переворачивая уже какое-то время простыню; медленно водила утюгом, по сторонам расходились волны, и она разглаживала их, они опять собирались на середине и действие продолжалось сначала.
Леся уже была в коридоре, разглядывая как папа начинает снимать обувь.
– Привет, – кладя свой портфель на полку шкафа, сказал он, – Как дела?
“Не знаю”
– Привет, – проходя в гостиную повторил он для жены.
– Что так рано? – повернувшись спросила она. Ее лицо было хмурым, сосредоточенным, а вопрос звучал отстраненно.
– Отпросился, – после паузы ответил, – Вы ходили? – она кивнула, продолжая гладить, – И что сказали?
– Сейчас доглажу, чай поставишь?
– Все так плохо?
– Нет, сейчас подойду.
Сложенная простыня отправилась наверх стопки.
Леся ходила за папой, на кухню, потом в ванну, наблюдала как он моет руки, как капли, стекая с рук, разбиваются об плитку, а другие впитываются в квадратики полотенца.
– Ну, что молчун, скажешь, как у тебя дела? – выходя из ванны обратился он к босоногой дочке, – Тебе не холодно?
“Нет”
Газ затрещал, спичка резким движением руки потухла и начала растворятся в воздухе характерным запахом. Радио на подоконнике при повороте руки начало медленно замолкать. Он сел на мамину табуретку и взял дочку на колени, повторяя вопрос и рассказывая, как он провел день. Девочка смотрела на синее пламя конфорок, трепетание, жужжание внутри чайника, – шум превращался в музыку.
