– Я тоже работаю и тоже устаю!
– И после этого ты спрашиваешь, почему я хочу с тобой развестись, – уколол жену в больное место Авдеев.
– Может, если бы ты меньше таскался по молодым бабам, я бы находила для тебя больше времени. – В голосе жены послышались слезы. – Прости, Петечка, котик, прости.
– Когда я не таскался, ты за четырнадцать лет ни разу – ни разу! – не встала утром завтрак мне приготовить! Я не говорю про что-то замысловатое, но бутерброды сделать можно было? Яичницу пожарить!
– Ей ведь тоже надо отдыхать! – невинным тоном подлила масла в огонь Анна Антоновна.
– Три женщины в доме – я хожу голодный, – буркнул Авдеев, решивший не поддаваться на провокацию. – Ладно, давай не будем выяснять отношения при маме и при Насте. И при Боре.
Боря оказался наиболее понятливым – коротко мяукнув, прошествовал за дверь. Настя продолжала сидеть: утвердилась локтями на массивной, из искусственного камня, столешнице и хмуро глядела исподлобья.
– Концерт там хороший идет, – попыталась разрядить обстановку мама. – Филипп такой красивый! Все свои старые песни поет. И Алка пришла. – Анна Антоновна многозначительно понизила голос. – С Макси-и-имом.
– Мама! – вспылил Петр. – Пожалуйста! Давай больше никогда не будем говорить про Алку, Филиппа и Максима! Я сто раз просил – ты как будто назло делаешь.
Анна Антоновна поджала губы:
– Я, знаешь, сынок, пятьдесят три года проработала в центральной библиотеке, была заведующей, и никто не считал меня дурой. Только родной сын… – Голос пожилой женщины завибрировал, на стол упали крупные слезинки.
– Никто не говорит, что ты дура, мама. Если мои слова тебя обидели, прости. – Авдеев извинялся с досадой, не чувствуя раскаяния.
Несколько лет назад, стремясь, как пишут в бюллетенях по продаже недвижимости, улучшить жилищные условия (а особенно обрести отдельный кабинет для работы), Петр предложил матери продать квартиру и съехаться. Но он даже представить не мог, как обострится у них под общей крышей разница в восприятии одних и тех же вещей. К собственному ужасу, Авдеев стал меньше осуждать отца, устраивавшего Анне Антоновне некрасивые скандалы из-за ее хронических разговоров по телефону («Мне звонили из издательства!»).
В кастрюле на плите закипела вода. Жена нервным движением разорвала пакет сосисок.
– Настёна, уроки сделала? – весело осведомился у дочери Петр. Он всегда переживал, что уделяет ребенку мало внимания.
– Почти, – мрачно ответил ребенок.
– Про чего учила?
– «Капитанскую дочку» проходим.
– О-ля-ляшки! – сразу забыла обиду бабушка. – Уже «Капитанскую дочку»! Перечитывать бы не стала, но хорошо помню, как проводила по ней семинар. Пушкин там дает положительную оценку и русскому бунту против самодержавия, и самому Пугачеву: Пугачев – вожак народа. Мы можем противопоставить автора его герою Гриневу: Гринев называет пугачевское движение бунтом бессмысленным и беспощадным, а для Пушкина это проявление народной воли…
Сообразив, что разговор принимает дидактическое направление, Настя встала:
– Ну, хоп, пойду дальше уроки делать. Сварится – зовите.
– А вот ты знаешь, что означает слово «хоп»? – Теперь в Авдееве заговорил филолог.
Девочка пожала плечами.
– По-узбекски «хоп» значит «договорились» или «пока», – проинформировал отец.
Стелла шумовкой стала вылавливать сосиски:
– А к нам в поликлинику поляки приезжали, когда мы у них приборы для магнитно-резонансной томографии покупали, так там один менеджер, Пшемек, говорил, что у поляков «хоп» кричат, когда в лесу заблудятся, – как наше «ау».
