Напротив, через узенькую улочку, стояли скособоченные, точно от радикулита, домишки. Маленькие окошечки с разверстыми щелястыми ставенками напоминали книжки из «Букиниста».
Людей во дворе становилось все больше. Из остановившегося рядом джипа выкарабкался старик с длинными седыми космами. Снял и бросил в кабину пальто, оставшись в белейшей шелковой рубахе навыпуск. Поежился, поспешил в тепло храма, но задержался, увидев Эсхила. Они почеломкались, сцепляясь бородами, как частями застежки-липучки.
– Иван, это мой друг Петр, большой писатель, – завел знакомую песню Христофоридис и, уловив на лице Ивана недоверие, добавил: – Серьезно, у него книга в Москве вышла.
– Две книги, – поправил Авдеев.
– А это, Петше, настоящий цыганский барон! – Эсхил обнял старика за плечи. – Как дочка поживает, у которой на свадьбе гуляли?
– Через месяц уже другая выходит – Зора. Помнишь, песню красивую в микрофон пела? Приходи, я тебе потом приглашение принесу. И вы, Петр, приходите. – Цыган снова поежился. – Пойду – холодно.
– Храни Господи, – кивнул ему Христофоридис.
Сидевшие во дворе церкви стали понемногу заходить внутрь. Эсхил вынул еще одну сигарету.
– Правда, что ли, барон? – не поверил Авдеев.
– Без всяких-яких. Ты же заметил – цыгане поутихли? Так это потому, что Иван по-настоящему в православие обратился.
Действительно, жившие оседло в пригороде Святограда чавелы в последнее время присмирели и даже почти перестали продавать героин, на доходы от которого давно понастроили себе аляповатые дворцы.
Из строящегося храма, пружиня на мостках, спустился священник в рясе. Увидав Эсхила, направился к нему, но задержался у торчащей посреди участка трубы, отвинтил кран и стал пить.
– Отец Даниил, настоятель, протоиерей. – Эсхил затоптал недокуренную сигарету. – Потомственный священник. Только благодаря ему новый храм и строится. Столько успевает! За городом реабилитационный центр для бывших зеков открыл, церковнославянский язык в приходской школе преподает. – Режиссер шагнул навстречу отцу Даниилу, сложил на уровне живота ладони лодочкой – правую на левую, опустил голову:
– Благословите, батюшка.
Священник перекрестил склоненную перед ним фетровую капитанку и подал руку для поцелуя. Наблюдая сцену, Авдеев испытал неловкость – как если бы подсмотрел что-то очень личное.
– Отец Даниил, это мой друг Петр, гениальный писатель, – сделал Эсхил театральный жест в сторону Авдеева.
Растерявшийся Петр протянул настоятелю руку, которую тот крепко пожал. Выглядел отец Даниил на шестьдесят с лишним. В косматой бороде блестели капли воды, низ рясы запорошили опилки, а поверх позолоченного креста висел фотоаппарат с длинным, похожим на завалившуюся-таки Пизанскую башню объективом.
Священник глазом хозяина оглядел синие кабинки туалетов для рабочих, перевел взгляд на птичек, клюющих утеплитель между бревнами:
– Все-таки надо было по канадской технологии строить, бо еще раз конопатить придется…
– Денег-то хватает на строительство? – деловито поинтересовался Эсхил.
– Знаешь ведь, миром строим. Сам по организациям, аки выжлец3 мотаюсь, выпрашиваю: на епистолии4 они не больно-то отвечают. Плюс община наша подсобное хозяйство имеет, казачий округ денег дал… Опять же, именные кирпичики5. С велицей помощью Божией.
Незаметно разглядывая отца Даниила, Петр попытался представить его в строгом костюме и удивился, до чего похож стал бы священник на профессора, читавшего у них на филфаке «зарубежку».
