Впрочем, теперь Жилин как будто бы сам желал этой встречи; десять прожитых жизней и триста граммов коньяка усадили его сердце в глубокую лунку спокойствия. С улыбкой провидца он ждал, когда Старцев закажет коньяк, – он почему-то был в этом уверен, – и сядет именно за его столик, хотя кругом было полно свободных мест.
Старцев действительно взял коньяк и, осмотрев зал, направился в дальний темный угол к столику, за которым его уже ждал Жилин.
– У Вас свободно? – вежливо осведомился Старцев, не вглядываясь в лицо сидящего в тени абажура человека.
– Присаживайся, Андрей Евгеньевич, – ответил Жилин и с улыбкой посмотрел на Старого.
Небольшое замешательство мелькнуло в ответном взгляде Старцева, однако он без труда совладал с собой и сел напротив.
– Встреча неожиданная, – признался он. – Хотя совсем недавно я вспоминал тебя.
– Вспоминал? Представляю, в каких выражениях.
Старцев смутился и долго не отвечал. Затем залпом выпил подряд две рюмки коньяка, как-то странно усмехнулся и пробормотал:
– Не то, Игорь Леонидович, не то… Выражения остались в прошлой жизни.
– А что в нынешней? – спросил Жилин.
– В нынешней я каждую весну ставлю свечу за твое здоровье.
– Что-о??? – Жилин чуть не подпрыгнул на стуле, думая, что Старцев не так прост, как это показалось в первую секунду встречи и что, играя словами, он готовит какой-то хитрый подвох.
– Объяснись. Я не понял.
– Ты не против, если я угощу тебя выпивкой? – миролюбиво предложил Андрей Евгеньевич и, заметив настороженность во взгляде бывшего опера, добавил: – Вчера у меня состоялась неплохая сделка с немецкими партнерами. Есть повод.
Жилин продолжал недоверчиво смотреть на него.
– Уже два года, как я возглавляю салон по продаже европейских автомобилей. Бизнес легальный, – спокойно пояснил Старцев. – После лагеря в моей жизни многое изменилось.
– Как и в моей, после увольнения из органов.
– Я знаю.
– Знаешь? – удивился Жилин.
– Знаю, что сейчас ты работаешь охранником в банке. А до этого с работой были проблемы. Одно время ты даже подрабатывал курьером в фирме «Урга», нелегально переправлял крупные суммы денег в Москву и в Питер.
Жилин пристально вгляделся в лицо собеседника.
– Откуда известны такие подробности? – спросил он.
– Позволь мне не отвечать на этот вопрос… Так я угощу выпивкой?
– Что ж, угости.
Настороженность Жилина не проходила, однако в поведении Старцева была какая-то простодушная легкость, и это, вкупе с выпитым коньяком и джазом, подействовало на бывшего опера расслабляющее.
Вскоре на столе появилась бутылка «Белого аиста» и две порции дымящегося жаркого из кусочков молодой телятины. Жилину не терпелось узнать, с какой стати каждую весну Старцев ставит свечу за его здоровье.
– Дело в том, – начал Старцев, разливая по рюмкам коньяк, – что, когда я находился в лагере, от друзей с воли пришла… – Он на секунду замешкался, ища замену слову «малява», стараясь избегать блатного жаргона, который за пять лет лагерей въелся в него как ржавчина. – Одна телеграммка. В том героине, который я хотел пустить по венам, когда ты вломился в квартиру, самого героина почти что не было. Вспомни, это было десять лет назад! Там был крысиный яд, от которого я помер бы в страшных муках. Махмуд, который поставлял мне этот героин, получил заказ от Скобы, Скобеля, ныне покойного, избавиться от меня каким-нибудь нехитрым способом. Скоба в то время имел на меня зуб. И тут вдруг ты со своими архаровцами. Появись ты на минуту позже, мы бы не сидели сейчас в этом баре и не вели бы задушевных бесед. Я б уже давно жарился в аду на сковородках. Уж не знаю точно, для чего Господь сподобил оставить меня в живых, но тебя в тот день направил ко мне ангел – хранитель. Я рассказывал эту историю отцу Серафиму весной, когда меня освободили. Он ответил, что пути Господни неисповедимы, но все они ведут ко спасению.
