Моника - страница 2

Мы были привязаны к друг другу, два одиночества, две женщины в этом суровом и жестоком мире, мы были необходимы друг другу и я сразу поняла это. Так началась моя жизнь с новой мамой. Когда все юридические вопросы были улажены, меня забрали в новую семью. Помню, укладывая свои вещи в небольшую спортивную сумку, я чувствовала завистливые и злые взгляды тех детей, которые были вынуждены остаться здесь.

– Кто – нибудь видел мою фарфоровую кошку, она на столике стояла, вот здесь? – спросила я у детей, наблюдающих за мной.

– Вот эту? – Фрезия, этот жестокий главарь всей этой шайки, держала в руках мою бесценную вещь.

– Подойди и забери, фифа! – она выкрикнула последнюю фразу особенно громко, чтобы ее услышало как можно больше свидетелей и взглянула на меня своими черными глазами.

Она торжествовала, думая, что задев и обидев меня станет еще сильнее в глазах тех, кто наблюдал за этим актом жестокости. Во мне все помрачнело. Эта кошка, единственная вещь, оставшаяся от моих родителей, имела для меня особую ценность и смысл. Я не могла не забрать ее. Фрезия видела, что я думаю, как мне поступить, вступить с ней в драку или промолчать, она высчитывала все ходы и действия, смотря в мои глаза и сжатые до боли кулаки.

– Смотри, Моника – произнесла она и молниеносно, со всей злости, бросила мою статуэтку об стену.

Тонкий фарфор разлетелся вдребезги и мое последнее воспоминание о детстве вместе с ним исчезло навсегда. Я больше не могла это терпеть. Все мое негодование за все годы, проведенные в этом ужасном месте захлестнули меня. Я набросилась на нее, хватая Фрезию за черные волосы, царапая ее грязную темную кожу и вся моя душа была поглощена этим мщением, которое так долго ждало своего часа. Я ревела, слезы застилали мое лицо и я практически не видела никого из тех, кто собрался посмотреть на наш бой.

– Как же я ненавижу вас всех! – кричала я от боли и страха, съедавшими меня столько лет. Вы жестокие, глупые и пустые! В вас нет сердца, в вас нет любви и вы не достойны ни семьи, ни прощения! – мой голос превращался в нечто громогласное, глубокое, это был голос правды и истины, который они слышали из уст девочки, которую постоянно унижали.

– Хватит, Фрезия, оставь ее – сказал Давид Р, самый старший из них – пусть идет, заканчивай!

Она, как уличная шавка послушно перестала драться и скрылась в толпе, только ее глаза, цыганские и страшные, передавали ту боль, душевную и физическую, что я нанесла ей. Так прошел мой последний день в детском доме. Уходя оттуда вместе с Августой, я чувствовала, что все они собрались около пустых глазниц окон, и смотрят мне вслед, только я уже не обернулась как жена Лота в притче. Мы ехали долго, практически целый час, это был северный район Санкт Петербурга, где располагалась квартира Августы. Зайдя в парадную исторического жилья я выдохнула. Наконец я буду предоставлена сама себе, у меня будет своя комната, свое небольшое, но личное пространство, где я могу спокойно жить, погружаясь в свои невероятные мысли и вселенные.

– Ну, дорогая, располагайся – заботливо сказала Августа – теперь ты дома.

Я кивнула и стала осматриваться. Квартира тогда мне показалась очень необычной, неким французским будуаром гедонистки времен Людовика XV: картины в золотых рамах, тяжелые шторы из лоснящегося бархата, совершенно не пропускающие света, очень много книг, которые были практически везде: на полках, туалетном столике, на полу, за кроватью, даже в ванной комнате. Это были французские женские романы в стиле Дюма, в очень красивых, архаичных обложках и с потрясающим запахом старины. Вся квартира была покрашена в благородный белый цвет, мебель была с претензией на историческую подлинность, с резными изображениями нимф, русалок и морских сирен. Посередине гостиной, в самом царственном положении, лежал большой черный кот. Августа сказала, что его зовут Лютик. Немного позже я узнала, что Лютик это сокращение от его полного имени, Люцифер. Кот был с огромными зелеными глазами и его вертикальные, пристальные зрачки следили за тобой и тем невидимым, что обитало в этой квартире. Лютик осторожно подошел ко мне, высокомерно глядя мне прямо в глаза, и обнюхал мою руку. Видимо, я понравилась ему с первого раза, потому что он дал себя погладить, и издал мурчащее, королевское «мяу» в знак приветствия, встречая нового члена семьи.