Я выглянул за дверь. В доме было темно и тихо. Внизу, в кухне, тикали часы.
Мимо моей ноги просочился Кот и побежал по лестнице вниз. На середине дороги он остановился, оглянулся на меня и скрипуче мявкнул. Я тупо смотрел на Кота. Он закурлыкал, замуркател, периодически спрыгивая на ступеньки и оглядываясь.
Я пошёл следом. Может, он просит, чтобы я его выпустил во двор?
Кот выскочил на крыльцо, снова обернулся, продолжив уговаривать меня на своём кошачьем языке следовать за ним.
Таким образом через огород мы добрались до прячущейся за летней беседкой незаметной калитки в штакетнике, разделяющем соседствующие участки. Кот прошмыгнул в неё, предлагая мне сделать то же самое. Поколебавшись, я всё-таки вошёл в чужой двор. Наверняка, там не было отвязанной собаки, иначе Кот не чувствовал бы себя так вольготно.
«В конце-концов, – оправдывал я своё поведение, – если столкнусь с хозяевами, всегда могу сказать, что ищу Бадариных. Что, впрочем, недалеко от истины. Где же их ещё и искать, как не у соседей в гостях?»
Пока я таким образом размышлял, Кот привёл меня к увитой плющом беседке у летней кухни, наподобие бадаринской. Там горел свет и слышались голоса. Я подошёл поближе. Через сеть плюща мне было всё отлично слышно. И видно.
За длинным столом, накрытом к чаю, сидела Бадаринская семья в полном составе. Даже дед был здесь. Он, правда, примостился чуть поодаль, в кресле за маленьким столиком, где с увлечением раскладывал пасьянс замусоленными картами. Когда я подошёл к беседке, Тим как раз поднялся из-за стола и переместился в плетёное кресло-качалку возле деда. Вооружившись огромной лупой, двигая ею вперед-назад, поворачивая под разными углами, он рассматривал альбом, лежащий у него на коленях. Судя по выражению лица, в мыслях он был далёк от своего занятия.
За столом помимо его родителей и почему-то понурой Леськи находились ещё несколько человек. Я узнал того дядьку, что недавно обломал нам с Тимом вечер, забрав его с отцом на какие-то сомнительные ночные разборки. Он сидел, откинувшись на спинку стула, скрестив на груди могучие руки, своими насупленными кустистыми бровями и вислыми усами напоминая мне Тараса Бульбу.
Высокая дородная женщина с большой грудью, разливающая чай и подающая на стол, – наверное, его жена. Почему я, не задумываясь, так решил, не знаю. Может, правду говорят, что люди, давно живущие в браке, становятся похожи чем-то – неуловимо, но однозначно.
Ещё два бородатых мужика, молодая женщина лет тридцати и паренёк-подросток.
К началу разговора я, видимо, не поспел. А пришёл, когда за столом царило молчание и позвякивание чайных ложек. Наверное, как раз в эту образовавшуюся паузу Тим и сбежал в кресло.
Молчание прервала тётя Мила. Она закрыла лицо руками и застонала:
– Господи, Лесенька, зачем же ты согласилась?
– Милка, ну хватит! – сурово оборвала её жена «Тараса Бульбы», на вид не менее суровая, нежели её благоверный. – Говорено-переговорено на эту тему, всё уже пережевали и выплюнули. Сколько можно? К тому же, ни для кого не секрет, ЧТО морам от Леськи может понадобиться. Для этого они её туда и заманили, и просьбу вытянули. Не сейчас бы это случилось, так после. Нечего горевать, ей и так эта дорога блазнилась. И путь этот не страшнее многих… Нам сейчас надо решать, что с гостем вашим делать?
– Не надо, Наталья, – устало сказала Тимкина мать, машинально помешивая ложкой чай. – Не готов он ещё…
