Но вода внезапно успокоилась.
Он отважился приоткрыть один глаз. Они все сгрудились на середине охромевшего, вихляющего бревнами плота и, замызганные, дрожали, обхватив ветки-поручни и друг друга. Их все еще неспешно вращало – вода плескала беглецам на колени.
Сумаэль, сквозь прилипшие к лицу волосы, пялилась на Ярви, глотая воздух.
– Говнище.
Ярви лишь кивнул в ответ. Разжать сомкнутые на ветви пальцы причинило дикую боль.
– Мы живы, – проскрипел Ральф. – Мы точно живы?
– Если б я только знал, – забормотал Анкран, – что такое эта река… я бы попытал счастья… там, с собаками.
Рискнув выглянуть за предел круга их изнуренных лиц, Ярви увидел, что река широко разлилась и замедлила ход. Впереди она все еще расширялась, тихие воды не колыхала и рябь, зеркало ровной поверхности отражало лесистые склоны.
И по правую руку от них, плоский и манящий, лежал вытянутый пляж, усеянный гнилым плавником.
– Поднажали, – вымолвила Сумаэль.
Один за другим они соскользнули с распадающегося плота, вместе затащили его как смогли далеко на берег, проковыляли пару шагов и без единого слова рухнули на камешки, среди прочих выбросов, намытых рекой. Не было сил ничем отметить свое спасение – разве что лежать неподвижно и просто дышать.
– Любого из нас ждет Смерть, – проговорил Ничто. – Но первым она прибирает того, кто сидит сложа руки.
Словно по волшебству, он оказался на ногах и угрюмо глядел на реку, ожидая погоню.
– Они поплывут за нами.
Ральф пошевелился и приподнялся на локти.
– За каким чертом им это надо?
– Затем, что это всего лишь река. То, что некоторые люди называют этот берег Ванстерландом, для баньи не значит ничего. А уж для Шадикширрам тем более. Погоня связала их вместе, сплотила их, как нас – наше бегство. Они соорудят свои плоты и ринутся дальше, а стремительная река, так же как нам, не даст им пристать к берегу. До тех пор, пока они не прибудут сюда. – И Ничто улыбнулся. Когда же улыбался Ничто, Ярви обязательно охватывало беспокойство. – И они высадятся на берег, усталые, промокшие и ошарашенные, как мы сейчас. Тут-то мы на них и набросимся.
– Мы набросимся? – подал голос Ярви.
– Вшестером? – спросил Анкран.
– Против двадцати? – буркнул Джойд.
– С учетом однорукого мальчишки, женщины и кладовщика? – бросил Ральф.
– Вот именно! – Ничто растянул улыбку шире. – Вы думаете в точности так, как я!
Ральф уперся локтями в песок.
– Такого, чтоб думал, как ты, наверняка нет на всем белом свете!
– Испугался?
От смеха у старого разбойника едва не треснули ребра:
– Когда ты с нами? Ты, на хрен, прав – мне страшно!
– А говорил, в тровенландцах горит огонь…
– А ты говорил, гетландцы сильны дисциплиной.
– Да сколько можно, только не это опять! – выругался Ярви, вставая. Сейчас на него нахлынул гнев – не пылающая и безрассудная ярость отца, а расчетливая, терпеливая материнская злоба, холодная, как зима, которая вымораживает изнутри весь страх.
– Если придется сражаться, – сказал он, – нам нужна площадка поудобнее этого берега.
– И на каком же поле мы покроем себя ратной славой, о государь? – спросила Сумаэль, ехидно поджав губы.
Ярви замигал, осматривая лес. Где же им встать?
– Вон там? – Анкран указал на каменистый обрыв над рекой. Против солнца разобрать было трудно, но, прищурившись, Ярви заметил что-то похожее на развалины, венчавшие вершину утеса.
– Что это было за место? – спросил Джойд, ступая под арку – при звуке его голоса с разбитых стен сорвались птицы и, хлопоча крыльями, взмыли в небо.
