– Я думал, все знают.
Мы поставили кружки (Ирину я поставил ей на стол) и сели за столы, оставив кресло для гостей свободным.
– Смотри, – объяснил Вова, – коаны – это такие ловушки для логики, вопросы, на которые любой логический ответ будет неправильным.
– Например…
– Ну, например, коан Хакуина: «Все мы слышали звук хлопка двух ладоней, а каков звук хлопка одной ладони?» Врубаешься?
– Да что-то не особо, – ответил я, переводя взгляд с Вова на бабочек за его спиной и обратно. – И каков ответ?
– Фишка в том, что каждый должен найти ответ самостоятельно.
– Ага, как же его найти, если логика не подходит?
– Ищи за пределами логики.
– Знать бы как…
– Тут я тебе не помощник, – Вова покрутил карандаш между пальцев и положил обратно. – Идешь – и иди себе, сидишь – и сиди себе, ответ появится сам собой.
Он принялся рисовать на полях пожелтевшего от времени письма. Я посмотрел по сторонам в поисках чего-нибудь, что можно взять в руки, похлопал по карманам, заглянул под стол. Ничего, кроме потрёпанной стопки старых писем (некоторые из них так и остались не отвеченными). Что ж, взял письма и пересел в кресло для гостей с потрескавшейся красной обивкой из искусственной кожи. Письма были всё те же, ничего нового.
Я посмотрел на Вову, оглянулся на бабочек, потом скучающе нагнулся посмотреть под Олин стол. О, здесь книги! На истёртой подошвами полочке со следами песка по краю лежали «Письма к Луцилию» Сенеки и «История русского гламура от А до Я». Потянулся за Сенекой.
Дверь отворилась, Сенека выскользнул из моих рук и шлёпнулся на пол, подняв небольшое облачко пыли. Мы посмотрели на вошедшую. Малиновые, медные, тёмно-рыжие, желтые пряди красиво лежали на хорошенькой головке. Казалось, что девушка с такими волосами должна быть необычной, особенной… Я поднялся, освобождая кресло, но она прошла на середину комнаты и остановилась.
– А что, – произнесла девушка, – типа здесь редакция «Паруса»?
– Типа да, – в тон ей ответил Вова. – В общем и целом.
Меня всегда восхищала Вовина манера подстраиваться под собеседника, подобно тому, как налитая куда-нибудь вода принимает форму сосуда.
– Короче, у меня есть рассказ, вернее начало, – продолжала девушка, доставая из сумки помятую ученическую тетрадь в 36 листов. – Типа «Дневник Бриджит Джонс». Хочу, чтобы вы его напечатали.
– Напечатали? – повторил Вова. – Типа на пишущей машинке? Для чего?
Она нагнула головой, словно собиралась боднуть, и топнула ножкой:
– Во-первых, хочу гонорар…
– Во-первых? – удивился я, снова присаживаясь в кресло для гостей. – А что во-вторых?
Девушка посмотрела на меня, как на тупого. Первого для нее было вполне достаточно.
– Ну, хорошо, – кивнул Вова, – оставьте рукопись, мы почитаем.
Она положила тетрадь на Вовин стол и вышла, оставив запах недорого парфюма и открытую дверь. Некоторое время я сидел, обалдело глядя в проем. Потом поднялся, чтобы закрыть.
Вова раскрыл оставленную тетрадь. Некоторое время читал молча, потом начал посмеиваться. Когда он заржал в полный голос, я не выдержал:
– Смешно?
– Что ты, словами не передать. Просто шедевр куртуазного романтизма…
Он все хмыкал, и ржал, и хрюкал от удовольствия. Я взял чье-то письмо и пытался читать, но никак не мог сосредоточиться. Наконец Вова подал тетрадку.
– Держи… Приятного чтения!
– Спасибо.
Весь в предвкушении, раскрыл тетрадь… И чуть было не захлопнул обратно. После Вовиного ржачного ржача, после всего, что я ожидал увидеть, читать настолько неряшливый текст казалось невероятным.
