Вообще мне лично право носить тельник не далось просто так. Мне пришлось его своеобразно заслужить. Почти сразу по приезде в училище я слёг на три дня с температурой 38–39 градусов – видимо, была переакклиматизация. В эти дни нам и выдали на складе первые тельняшки. Чуть оклемавшись, я угодил в свой первый наряд по роте дневальным. В дневальные ставились всегда молодые, по двое на сутки. Со мной в паре поставили парнишку из Москвы, к которому прилепилась одноимённая же кличка. Тогда ещё мы были одеты по гражданке, и выход в город через КПП был свободен. Москва недолго думая напился, забил на службу и завалился спать… Урод! Новенький тельникя запрятал – не найдёшь, пока не осмотрюсь. Жили мы пока в судоводительском корпусе на третьем этаже и дежурство несли там же… Ночь, около двух, сижу на подоконнике у входа на наш этаж, службу тащу. Поднимаются трое в застиранных робах, судя по борзому виду – не первогодки.
– Откуда, зёма? – пахнуло перегаром.
Отвечаю:
– Из Иркутска.
Вижу – не угадал… Отмудохали меня не по-детски, даже уже лежачего херачили ботинками в живот, в спину и в лицо (я его руками закрывал). Сразу втроём. Страх, беспомощность, подавленность и боль – всё что я чувствовал. А эти не унимаются, тащат меня в кубрик, где дрыхнут напарничек и ещё человек десять с нашего набора.
– Где второй?
Показываю на Москву. Его попробовали будить – бесполезно, в стельку. Раз несколько треснули его, он мычит и матрац на себя натягивает. Один из этих уродов открывает дверцу тумбочки у койки этого Москвы, а там на полке новая тельняшка. Поворачивается ко мне и несёт следующее:
– Слышь, к завтраку этот тельник нам в столовую принесёшь, иначе вообще убьём нах!.. Понял?!
Киваю. Уходят. Остаток ночи я провёл на койке, меня били дрожь и озноб, возможно, снова поднялась температура, а может, просто от страха. Тельце моё несчастное всё болело… ещё бы – на нём живого места не было, привкус крови во рту из разбитых дёсен. Но больше всего донимала мысль: нести или нет? Брать тельняшку Москвы для меня было неприемлемым, даже если он и не узнал бы, кто это сделал. Неприемлемо было просто взять чужое. Отнести свою – тоже не вариант. Я не хотел стать шестёркой, да и не хотел унижаться. Насчёт их угроз сомневаться не приходилось. Меня трясло от страха, приближалось утро. «Пусть убивают!» – решил я.
После завтрака, на который я не пошёл – не очень-то хотелось – прибираюсь в кубрике. Открывается дверь, заходят эти, все трое. Смотрят на меня, держу взгляд, смотрю на них. Пауза затянулась… Спрашивают:
– Всё нормально?
– Нормально!
Разворачиваются и уходят… И всё! Кажется, я сохранил своё лицо и тельняшку. Кстати, несмотря на обилие кровоподтёков на теле и разбитые дёсна, фингалов под глазами не было – повезло.
Первые десятки поехали домой. Сначала уехали двое. Один из них – мой сосед по нарам справа, Андрюха-спортсмен. Настроения нам это не прибавляло. Один из наших, со странным погонялой Клаус, заработал себе фингал под левый глаз, что было в этой обстановке ну очень, очень нежелательно. Наверное, лучше было бы потерять зуб, чем приобрести такую «чёрную метку». Клаус был худеньким высоким парнишкой из-под Пензы, который приехал в бурсу вместе с другом, небольшого роста крепышом. Я видел, как к Клаусу зачастую придирались даже десятки из других бараков.
Офицеры, которые к нам были приставлены, жили отдельно в маленьком домишке. Нашего бородатого Жёлудя мы если и видели, то постоянно разящим перегаром, похоже, тот и не просыхал вовсе. А на то, что там у нас происходило, им и вовсе было плевать. Это было в порядке вещей, норма.
