По сравнению с некоторыми сверстниками Стефан жил очень даже неплохо. Пусть хотя бы по местным, морслетовским, меркам. После конфирмации два года назад ему выделили самую большую комнату в доме. Там нашлось место как для письменного стола, так и для столика для ноутбука марки «Делл». Подростку надо развиваться, считала его мать, она помогла ему обустроить жилище, раздобыв отличный рекламный плакат к фильму «Эрагон» и небольшой телевизор, подвешенный сейчас под потолком. Родители относились к нему хорошо, это Стефан знал наверняка. Его никогда не били, разговаривали с ним вежливо и спокойно. Просто они как бы отсутствовали в его жизни.
Даже когда были рядом в чисто физическом смысле и проявляли заботу о нем, казалось, мысли их были далеко от сына. Но как бы они повели себя, если б узнали, что он наделал? Его всякий раз начинало тошнить при воспоминании об этом.
И об уликах, свидетельствовавших о содеянном. Они образовывали замкнутый круг. Они жили где-то в другом месте, эти безмолвные силы зла в цифровом формате.
Ночь, словно тяжелое черное одеяло, накрыла таунхаус из красного кирпича. Дэниель Трокич жил здесь уже двенадцатый год, с тех пор как вернулся в Данию после нескольких лет, проведенных в Хорватии, и даже не представлял, как бы он смог жить в другом месте. Дом находился в Хойберге, южной части Орхуса в семи минутах езды от центра города и управления полиции. Ему фантастически повезло с ценой на это жилье, и, хотя в его распоряжении было всего лишь семьдесят квадратных метров и только одна спальня, он даже в мыслях не собирался куда-нибудь переезжать. Трокич очень ценил этот район, который благодаря своему расположению скорее являлся пригородом Орхуса, нежели его частью. Это был дом, куда он мог спокойно вернуться и чьи стены видели так много из того, что случилось в его жизни.
На полу в кухне валялись керамическая тарелка и кусок пищевой пленки. Хотя ранее на тарелке лежали две превосходные колбаски чоризо, которые он забыл убрать в холодильник накануне вечером.
– И что это значит? – Трокич посмотрел на кота, указывая на пол и пустую тарелку. Пушок сидел на кухонном столе и старательно вылизывал длинную черно-белую шерсть. Услышав голос хозяина, кот спрыгнул на пол и направился в гостиную. Если Трокич правильно понял, кот вознамерился опередить его и первым забраться на хозяйское кресло. Самому же хозяину, как водится, предстояла ссылка на диван. Кот не одобрял зиму и вообще любые погодные катаклизмы, поэтому большую часть времени проводил дома. Иногда Трокич выгонял его на террасу, но Пушок, посидев с недовольным видом пару минут на холодной плитке и принюхиваясь, плелся к задней двери, в которой для него была пропилена специальная дверца, и с облегчением возвращался в домашнее тепло.
Трокич вздохнул и поднял с пола тарелку. Аппетита не было, так что потеря колбасок оказалась хоть и огорчительной, но отнюдь не смертельной. Тем более что колбаскам нашлась недурная замена. Он открыл хранившуюся в загашнике бутылку «Зубровки», полученную в подарок от недавно освободившегося польского наркобарона, который за время пребывания за решеткой решил перевоспитаться и взяться за ум, налил треть стакана, достал из холодильника яблочный сок и долил в стакан до верха.
Открывая входную дверь, он надеялся, что быстро вернется в нормальное для себя состояние. Неважно, собирался он еще поработать над делом или нет, все теперь решала добрая его воля, хотя, как правило, по вечерам он давал мозгам передышку от дневных забот. Это, без сомнения, объяснялось здоровым цинизмом, качеством, приобретенным за долгие годы службы в полиции и пребывания в Хорватии во время боевых действий. Включалась система самосохранения.
