Но вот настала пора моего отъезда. Накануне Маню вручил мне корзинку сыров и подарочную упаковку дорогого вина.
– Я знаю, русские всегда с собой это увозят, – сказал он. – Я купил тебе самое лучшее, чтобы ты не бегала, не искала.
– Маню, ну зачем! – забеспокоилась я. – Ты и так столько всего для меня здесь сделал. За что?
– Parce que tu es jolie et gentille, – объяснил он просто.
В тот вечер я приготовила блинчики с черной икрой, которую припасла к особому случаю.
– Давай откроем к ним твою водку, – предложил Маню. Он знал уже, что красная икра идет под шампанское, черная – под водку. Кулинарные правила в этой стране соблюдались строго.
– Но, во-первых, это твоя водка, а во-вторых – я ее не пью, – возразила я.
– Надо, – сказал Маню, открывая. И добавил единственную фразу, которую знал по-русски: – «Пьяная, но красивая». Я же должен знать, как правильно пить русскую водку.
Пришлось постоять за честь родных традиций и залпом выпить полстакана. После этого у меня брызнули слезы из глаз, почти как у клоуна в цирке.
– Пойдем на воздух? – предложил Маню.
Мы долго гуляли по набережной, зашли по дороге к кому-то из его друзей, которых у него было бесконечное количество. Там мы, кажется, еще что-то ели и пили, я уже плохо помню.
Помню только, как мы очутились в метро и он дал мне свой билетик, сказав, что поедет на велосипеде отсюда домой. Я прошла через турникет и вернулась к барьеру попрощаться:
– Ну, пока?
– Пока.
Мы стояли по разные стороны железного барьера, и он был настоящей преградой между нами во всех смыслах – физическом, символическом, языковом, границей между нашими странами, разными характерами и образом жизни. Мы постояли еще немного. И вдруг словно что-то бросило нас друг к другу. Не сговариваясь, мы начали целоваться – жадно, взахлеб, как будто у нас отнимают, как будто это в последний раз в жизни.
Когда его губы оторвались на секунду, я поняла, что должна сейчас сделать только одно – быстро, не оборачиваясь, повернуться и уйти. Ни в коем случае не оглядываясь. Не повторяя ошибки Орфея. Иначе, если я обернусь, я точно знала, что брошу все и останусь здесь навсегда, а это совсем невозможно. Что нам будет больно друг без друга, сложно видеться и…
Всю ночь я не могла спать. Прислушивалась к каждому шороху и скрипу, мне все казалось, что это его велосипед останавливается у дома и он поднимается по лестнице.
В аэропорту Шарль-де-Голль на следующее утро мы неловко прощались. Я упиралась взглядом в его шею, он смотрел куда-то поверх моей головы. Мы оба молчали, потому что понимали, что слишком разные и ничего не возможно.
– Пиши, – сказала я.
– Обязательно, – отозвался он.
Больше мы не виделись. Но он время от времени действительно писал мне, как и обещал.
Однажды на Новый год я получила странную открытку – фотографию. На ней были изображены груднички-двойняшки. И подпись на обороте: «Это мои сыновья. С Новым годом! Целую. Эмманюэль».
Я села на кровать и заплакала. И думала о том, почему его велосипед не остановился тогда под моими окнами и почему он не вернулся той ночью.
Почему?
