В момент, когда у осужденного загорелась робкая надежда, судья нахмурился, еще раз с недовольством обернулся на помощника – тот покровительственно кивнул в подтверждение сказанного и даже показал на строчку в обвинительном листе в руках судьи. Седовласый положил листок, замко́м собрал руки, поразмыслил и сквозь зубы продолжил:
– Принимая во внимание, что лихое дело было свершено Рэем из Падуба из, кхм, неканонических уверований, а также из возможной, кхм, причастности к пришельцам, именующим себя героями, – выговаривал судья, и было видно, что ему очень не нравятся собственные слова, – вира будет увеличена вполовину и составит двенадцать мер. А срок заключения, соответственно, да составит шесть зим. Как и было сказано, исполнение наказания…
Помощник, что удивительно, опять не удовлетворенный прозвучавшим, еще раз склонился к судье, однако тот вдруг одернулся и ударил ладонью по столу:
– По́лно! Ни в Княжеской Правде, ни в Разбойном приказе нет таких оснований! Не стану казнить, доколе не будет, бесспорных доказательств свершения клятвопреступных злодеяний, – возразил он, шлепнув по листку в руке. – …А вот дела мне нет до писем бояры Великобая! – в ответ на следующий шепоток помощника ответил судья. – Я, слава богам, княжьей волей – Разбойным приказом сужу, а не каракулями Симеоновича, пусть сам героев отлавливает, коль они ему не милы. Всё! Отработка виры исполняется здесь, в трудовом поместье Береста, – завершил судья, раздраженно откинувшись в кресле.
Юноша-секретарь почтительно кивнул, сделал запись и махнул ябетникам.
Душа Рэя была сокрушена. «Каких еще неканонических уверований?!» Лишь за возможную, даже не доказанную причастность к героям наказание за и без того выдуманное преступление увеличили на половину? Да ладно Рэй еще не сказал, что является подлинным героем, а то б, похоже, казнили на месте!
Осужденный пытался воспротестовать, еще раз потребовал слова, но ябетники уже схватили под руки, а поднятой кверху дубины было достаточно, чтобы вернуть тишину в судебную лачугу. Стража вывела Рэя через другую дверь, а он всё удерживал в руках пустую зеленую тетрадь, до которой никому не было дела.
В следующей комнате старичок с плешью на голове записал осужденного в толстую амбарную книгу с разлинованными углем полями: Рэй из Падуба, без рода, рядо́вого звания, шесть зим, дата. Здесь же выдали постиранную каторжную одежду и неряшливо подстригли туповатыми ножницами – элемент наказания, разделяющий преступника с предками.
Пучки волос ложились на колени, а вместе с ними терпели крах остатки надежд на новую жизнь.
Поздняя осень: полузимник месяц
Северо-Восточный край
Звали ее Лишка. Ежели ее так нарекли родители, то, наверное, потому, что желали ей всего и с излишком. А коли брат, то, пожалуй, потому, что в родном своем доме она оказалась попросту лишней. И последнее было куда как более вероятно, ибо крестьянские дети редко получали настоящее имя раньше своей четвертой зимы, а к ее четырем годам родителей уже не стало.
После обеда Лишка бродила по мрачному, догола вытоптанному деревенскому двору – бездельничала. Да и что тут, в Бересте, делать? Высоченный, зубастый тын со всех четырех сторон. Это такая стена из частокола. Нет, обычно дел тут полно, но сегодня, слава Маре, неделя6. Как и в деревне, в последний день седмицы тут никто не работает: лесоповал, будь он неладен, закрыт, а внутри поместья даже сторожа́ не смеют докучать распоряжениями. Это так наместник повелел: в неделю ни к каким работам каторжников не привлекать, давать волю на отдых. «Хороший он, – подумалось ей, – справедливый. – Чего ж он в этакой глухомани с нами, окаянцами, чахнет?»
