– Хозяин, медовухой-то угостишь? Да поесть чего, – пробасил Щепотев.
– Сию минуту, господа служивые. (И – сыну:) Макар! – спохватился Потапыч.
– Значится, сие так, Никита-кузнец, – с серьезным выражением лица начал сержант. – Хочу тебе совет верный дать: кузнечить – дело-то оно, вестимо, доброе, токмо вот думается мне, на государевой службе пользы от тебя будет поболее… В рекруты пойдешь?
– В рекруты?.. – округлив глаза, удивился неожиданному предложению Жарый. – Хм… Эт за какие такие пороки?
– Пороки?.. Ну, во-первых, ты руку поднял на государевых людей. Это ли ни порок?.. А во-вторых, скажи-ка мне, мил человек, про Питербурх город ты слыхивал? Сие новый город, что на реке Неве.
– Нет, господин служивый, не слыхивал я ни про город сей, ни про реку. Да и, признаюсь, говорить об энтом – мне без интересу, – ответил Никита, пытаясь закончить этот спонтанный разговор. – Пойду я, пожалуй. Поздно уже.
– …В Питербурхе сем нынче полк морской учиняется, абордажников значит, – продолжал сержант. – Попасть туда – честь, да не каждому она дана. Тебя же… возьмут, ежели пожелаешь.
– Эт чего вдруг? – усмехнулся Жарый.
– Ни вдруг… По воле государя нашего таких удальцов, как ты, в сей полк и велено набирать.
– Хм… Так уж и возьмут? – задумался Никита, прищуренным взглядом уставившись на сержанта.
В этот момент вдруг скрипнула дверь харчевни, и в зал вошло несколько человек во главе с Кузьмой, приказчиком барина Привольского. Вошедшие хищным взглядом пробежались по залу и в дальнем углу заприметили кузнеца.
– Прочь сумленье, человече! – возмутился один из гвардейцев. – Наш сержант зазря слов на ветер не бросает.
– Сам государь-батюшка в нашем сержанте веру имеет, – добавил другой.
– Да погодьте вы… – осадил гвардейцев сержант. – Мы, как видишь, люди военные, сами на службе государевой, знаемо про что толкуем.
Никита посмотрел на гвардейцев, о чем-то подумал, перевел дыхание и равнодушно произнес:
– Господа хорошие, благодарствую за совет добрый… Как оно там, на реке вашей – мне про то не ведомо. А посему останусь я тутось, в Березниках. Даст Бог, буду кузнечить и далее. Работы, чай, невпроворот.
– Эй, кузнец!.. – вдруг рядом послышался грозный голос. (Жарый приподнял голову и за спиной сидящего сержанта увидел Кузьму.) – Мы за тобою.
– Чего надоть? – сурово бросил Никита.
– Сбирайся. К барину поедешь. Там обо всем и сведаешь.
– Это кто ж посмел перебить наш разговор задушевный? – не оборачиваясь, иронически возмутился сержант.
– А… – махнул рукой Никита, – Кузьма, приказчик барина Привольского.
– Кузнец, давай по-доброму, а не то силком утащим, – решительно заявил Кузьма.
– Барина Привольского говоришь?.. – переспросил сержант, глядя на Жарого, и, слегка повернув голову, добавил: – Ни тот ли сие Привольский, кой задолжал казне государевой за торговлю мягкой рухлядью[21]?
– А ты кто есть такой, чтоб барина моего в том упрекать? – возмутился Кузьма, уставившись в затылок сержанта. – А ну-ка, встань и обернись! – потребовал он от сидящего к нему спиной незнакомца. – Не привык бить в спину.
Щепотев хитро улыбнулся, слегка подмигнул правым глазом кузнецу, поднялся и не торопливо повернулся к Кузьме. Они были одного роста. Их глаза оказались на одном уровне.
– Признал?.. – наконец оборвал затянувшуюся паузу сержант. – Али как?
Лицо Кузьмы оставалось напряженным. Затаив дыхание, он с трудом выдавил:
