Читать онлайн Александр Койфман - Московские были

Путевку в молодежный лагерь я получила вполне заслуженно. Никто из девчат нашего строительного управления не хотел тратить время на работу в комитете комсомола треста. И меня, как одну из самых молодых, выдвинули, по существу заставили. А я тогда не умела сопротивляться, когда уважаемое начальство настаивает. Отнекивалась, что не хочу терять в зарплате из-за сидений в рабочее время на заседаниях. Но меня успокоили, что за эти часы или дни выведут «по средней». Еще раз раскрыла было рот, но доводов не нашла. Так и попала в комитет. Кстати, не так уж там и плохо было. Конечно, сидеть на нудных заседаниях тоже пришлось, но кое-какие плюсы были. Иногда что-то давали из дефицита, на праздники обязательно продуктовые талоны. Да меня еще откомандировали (так прямо и выразился наш секретарь) в райком комсомола. Там бывали интересные встречи, иногда и на природе. Правда, ребята там часто напивались до свинского состояния. А я вообще не люблю пить. До сих пор не люблю. Нет, я не противник выпить бокал, два шампанского или рюмку хорошего вина, но там же водяру глушили ящиками. А потом начинались приставания. Но я быстро научилась одергивать слишком настырных.

Ну да ладно об этом. Когда Володя – секретарь комсомола треста сказал, что имеется путевка в Болгарию, два человека отозвались немедленно. Настойчиво предлагала себя наш оргсектор:

– Я уже пять лет тащу на себе всю работу. Дайте же мне отдохнуть по-человечески.

Секретарь невозмутимо парировал:

– Женя, тебе сколько лет? Я понимаю, ты считаешь себя молоденькой, но в райкоме посмотрят твои документы, где четко написано – двадцать семь лет. Требуются же не старше двадцати одного.

Михаил, ответственный за спортивную работу, тоже неуверенно предложил свою кандидатуру, но секретарь укоризненно заметил:

– Миша, ты по возрасту подходишь, но ведь в первый же день, в крайнем случае во второй, напьешься, начнешь хулиганить, и тебя с треском выгонят. Предлагаю Ольгу. Она у нас молодая, из рабочей семьи, не пьет. Полностью соответствует требованиям райкома.

Действительно, молодежью в комитете, кроме меня и Михаила никого нельзя назвать. Некоторые поворчали, мол, без году неделя в комитете и сразу такое поощрение. Но секретарь предложил голосовать, и потихоньку, под его острым взглядом, все подняли руки. Я тогда не очень понимала, почему он время от времени бросает на меня внимательные взгляды – молодая была, глупая.

Потом пришлось проходить комиссию старых коммунистов в райкоме партии, но там было все нормально. Комсомолка, рабочая, из рабочей семьи, непьющая, хорошие характеристики, и даже съезды знает. Что еще нужно? Затем билеты на самолет, последний инструктаж в ЦК комсомола, валюта, врученная бухгалтером ЦК. Да, в нашем управлении, когда начальство узнало, что я еду в Болгарию, выписали премию в размере месячного оклада. А профорганизатор выдала «материальную помощь». И ворчливо сказала: «Оденься по-человечески, чтоб не стыдно там было».

И вот я, вместе со всей сформированной группой молодежи, ожидаю самолет в аэропорту Внуково. Мы еще боимся знакомиться, каждый сам по себе: кто его знает – вдруг в самый последний момент все перерешат, отберут билеты и оставят на Родине. Но все нормально, несколько часов полета с посадкой в Киеве – и мы в Варне. Оказывается, летом самолеты летают из Москвы не только в Софию, но и в Варну. Перегружаемся в автобус, едем к морю. Ура! К морю. Я никогда не была на море, только мечтала о поездке в Крым или на Кавказ, о поездке в Прибалтику даже не думала: это уже почти заграница. А тут теплое южное море.

Лагерь расположен севернее Варны, прямо у моря. Расселяли в деревянные домики, по четыре девушки. В мой домик, кроме Веры из Горького, поселили невысокую полячку – Анну и длинную светловолосую немку – Гертруду. Мы все четыре практически одного возраста, только Анна постарше. Она сразу сказала, что фамилия у нее Коваловна, но лучше звать ее Анка. Спросила Гертруду, не будет ли та обижаться, если ее звать Герда, больно длинное имя – Гертруда. Нас с Верой называла просто по имени.

Как-то сразу Анка сделалась хозяйкой в домике. Мы не возражали. Она знала и русский, и немецкий, поэтому стала переводчицей в нашей компании. Я знала только английский, а Вера, оказывается, кроме русского других языков не знает. Учила в школе четыре года немецкий, но кроме «здравствуйте» и «спасибо» ничего не помнит. Странно, у нас вроде тоже англичанка была бестолковая, говорила по буквам, как написано в книге, но мы все же чему-то научились. Я, вообще, легко читала и понимала тексты, правда, говорила только чуть лучше нашей англичанки. Но совсем ничего не знать… Это ж надо так учить? Именно из-за ужасного произношения я получила тройку на вступительном экзамене в университете. Потом в рабочем общежитии искала возможность послушать английскую речь: по радио, в кино на сеансах с недублированными фильмами. Три месяца ходила к преподавательнице английского, учиться правильно говорить. Впрочем, что это я вспоминаю совсем не то, что хочется помнить?

Анка уже не первый раз в таком лагере, разъяснила нам лагерные правила, и первые два дня мы ходили по струнке. А потом… Потом я познакомилась с Арманом. Арман Бюжо – француз из Марселя, сын известного во Франции коммуниста. Я на него обратила внимание из-за имени – почти как Инесса Арманд. А вскоре поняла, что он мне нравится. Всегда веселый, непрерывно шутит. Вере Арман тоже понравился, но она быстро поняла, что он на нее не обращает внимания. Мы познакомились на танцах: у нас они были по вечерам через день. Арман пригласил меня на танго, сразу стал что-то говорить по-французски, но, когда увидел, что я его не понимаю, перешел на английский. Он вначале так прижал к себе, что было трудно танцевать, я отстранилась довольно резко и старалась держать его на дистанции. Даже не хотела идти с ним, когда он следом пригласил на вальс. Но он заулыбался, наговорил мне комплиментов, а мне вальс нравится – и я пошла с ним. Он был сильный, легко кружил меня, а потом, когда снова зазвучало танго, я просто разомлела в его руках и мне нравилось, что мы танцуем почти слившись. Он уверенно вел меня, жалко, что я в танго немного сбивалась и не всегда чувствовала, как он хочет вести меня. Но он, смеясь, повторял, что я танцую отлично, и эта очевидная лесть была приятна.

Арман был чуть выше меня, не очень красивый – лицо простоватое, да и нос казался мне слишком длинным. Но глаза были славные: улыбчивые карие глаза.

На следующий день с утра мы купались, загорали. Мне не стыдно было на пляже, так как удалось в Москве купить красивый открытый купальник. И моя грудь выглядела в нем великолепно. Это чувствовалось по взглядам наших парней.

После обеда была экскурсия к пещерному монастырю Аладжа, это недалеко от Золотых Песков, там почти нечего смотреть, но мы с Арманом прошлись по двум ярусам пустых залов, послушали эхо в одном из них. Потом долго ждали у нижней лестницы, пока все соберутся. Арман рассказывал о Марселе, о Камарге, прекрасном месте в пятидесяти километрах от Марселя. Они туда ходили с отцом на яхте. Там озера, полные птиц, по берегам озер бродят на свободе белые лошадки и дикие черные быки. И море, ласковое море. Мне очень захотелось уехать вот так с ним, любоваться птицами, сидеть вечером у костра. Мечты. Вечером мы гуляли около нашего лагеря, целовались. Он научил меня французскому поцелую. Никогда не думала, что такое может быть приятно. Много рассказывал о своей жизни в Марселе. Я удивилась, что у его отца-коммуниста вилла недалеко от города, несколько машин, на которых отец разрешает ему ездить, и небольшая яхта. Не хотелось расставаться, но нужно было идти домой, Анка тревожится, наверное.

Всю ночь ворочалась, сон не шел, а потом днем никак не могла дождаться вечера. После танцев Арман увлек меня на море. Ни он, ни я не захватили купальники, и Арман предложил купаться нагишом.

– Не-е-ет, я не могу.

– Что в этом такого? Мы же не собираемся делать ничего плохого, просто будем купаться.

Действительно, что в этом плохого? Но я заставила его зайти подальше в воду, отвернуться, и только потом разделась, пробежала несколько шагов и нырнула в теплую, спокойную воду. А потом мы плескались, дурачились, постепенно приближаясь друг к другу. Я хорошо плаваю, не зря же выросла на Волге. Легко ускользала, когда он пытался поймать меня. И все же поймал (наверное, я немного поддалась), поднял на руки и стал целовать плечи, грудь, живот. Арман стоял по грудь в воде, я прижалась к нему. В его руках было так спокойно, так уютно. Но он целовал все настойчивей и понес меня на берег.

Боже, кажется, сейчас будет это…

Нужно сопротивляться, но не было сил, да и зачем? Мелькнула, правда, мысль о последствиях, но он вытащил из брошенных на песок брюк презерватив, сказал: «Не беспокойся», и я перестала думать, о чем бы то ни было.

Мы лежали потом рядом на теплом песке, он гладил меня по животу, по плечам, а мне было спокойно.

Я не сделала ничего плохого, ведь он нравится мне, и я ему нравлюсь.

Вот так лежала бы долго, долго. И не казалось стыдным быть рядом с мужчиной совсем голой.

Это ведь мой мужчина! Вот он рядом со мной, я желанна ему.

На следующий вечер мы снова убежали на море, немного подальше от всех, к ближним скалам. Снова купались голышом. Арман хоть и живет около моря, но плавает посредственно, он пытается ловить меня, когда я ухожу от него под водой и возвращаюсь кругами, не всплывая на поверхность. Придумали забаву: Арман, стоя по грудь в воде, делает из рук под водой кольцо, а я проскальзываю через него. Иногда он делает вид, что не смог поймать, а иногда ловит в такой момент и начинает опять целовать…

Даже сейчас, через сорок пять лет, я смутно помню наши вечера на море, хотя и пытаюсь прогнать эти воспоминания. Это были две недели счастья. Анка махнула на меня рукой. Оказывается, ей, как самой старшей из нас, поручили присматривать, чтобы мы не наделали глупостей. Она смотрела на мое сияющее лицо, когда я поздно возвращалась в наш домик, ворчала, что нельзя же каждый день нарушать порядок, но не выдавала мои частые отлучки. Качала головой, но не ругала. И я ей была благодарна. Только однажды она спросила:

– Это у тебя впервые?

– Что впервые?

– Ты впервые влюбилась?

Не могла ответить что-то определенное. Не знала, что это. Любовь? Но я ведь ничего не знаю про любовь. В книжках все описывается совсем не так. Не знаю, что это со мной? Но мне хорошо. И это как награда за последние два года. За позор провала на экзаменах в университет, за два года тяжелой, всегда грязной работы, беспросветной скуки вечеров в общежитии. Ведь я чуралась женских выпивок, вечных рассказов, как спали с мужчинами и какие они скоты.

Да, как и всякая девчонка, в юности мечтала о любви. Нет, не о принце на белом коне – я реалистка. Откуда в нашем заштатном Зеленодольске взяться принцу? В моих мечтах это был инженер, любящий меня – молодую писательницу – и двоих наших детей: мальчика и девочку. Мы живем в уютной двухкомнатной квартире, в Москве или Ленинграде. В школе мечтала, что обязательно буду известной журналисткой или писательницей. Даже видела в мечтах свою первую книжку, вернее ее обложку палевого цвета. Только название никак не могла разобрать.