Приглашаю женщину в кабинет, усаживаю за стол. Предлагаю воды. Она отказывается.
– Как вас зовут?
Она сжимает натруженные руки так, будто боится под пытками выдать государственную тайну.
– Лена.
– Елена, а по отчеству как?
Она дергается, потом отвечает:
– Андреевна. Елена Андреевна.
– Елена Андреевна, ваш муж сейчас находится в тяжелом состоянии. У него…
Подробно рассказываю о заболевании мужа. На автомате подбираю слова, понятные немедику. В окно бьют призрачные молнии. Разряды бегут вниз по стеклу, как потоки синьки. Елена их не видит. Эта зимняя гроза – только для меня. Как тяжко. Петрушка заколосилась в Меркурии, что ли?!
– Нам важно понимать, Елена Андреевна, когда в этот раз начался запой у вашего мужа. И когда появились первые признаки заболевания.
Ни фига мне это не интересно. И так знаю. Могу с точностью до часа сказать. Иващенко передо мной одергивает рукава. Она прячет черные синяки на запястьях. Ее муж – полноценная созревшая скотина. Ей не скажу, но шансов выкарабкаться у Сергея Иващенко нет. Внимательно разглядываю Елену-Аленку-Леночку перед собой. Да, ей нужна помощь. Прохожу за спиной и легко касаюсь ее. Точно, она необходима городу.
Все это время она что-то говорит. Шершавые слова сталкиваются друг с другом и осыпаются лузгой на стол. Обычно так я вижу попытки оправдать домашних насильников, дебоширов, алкоголиков и прочих мелких бесов.
В уши вторгается голос Елены:
– Нет, вы не подумайте, он хороший. Когда не пьет, он по дому помогает. И добрый.
Даже не спрашиваю, как часто это бывает. Иващенко продолжает:
– Если бы сынок наш жив остался, так бы не случилось.
Черта с два, алкогольный штопор произойдет на пару лет позже. Обязательно.
– Сереженька тогда переживал страшно, что мальчик…
Не спрашиваю, знаю, что трехлетний малыш попал под машину, когда его папаша выпивал с корешами в кустах за детской площадкой. Зачем ей это напоминать. И не будоражу память другим ребенком, что погиб в ее животе после побоев.
Снова легко касаюсь Елены и приказываю:
– Берите бумагу и пишите.
Как сомнамбула, на розовом квадратике она царапает телефон и имя дежурного нашего отдела помощи. Сопротивляться командам она не может. Исполняю служебные обязанности, ничего больше. Возможно, Совет меня и взгреет. Недаром бабуля говорит, что на меня приходится львиная доля «найденышей». А, где наша не пропадала. Эта маленькая несчастная женщина нужна Москве. Не знаю зачем, но город заявляет права на нее.
В дверь стучат. Это Леня. Явился. Елена прощается и быстро уходит. Князев виновато смотрит на меня.
– Михалыч, не буду тебя ругать. Сам знаешь, опаздывать плохо. Что опять стряслось?
Он разводит руками. Понятно, то ли сопли, то ли роды. Ладно.
– Лень, прошу тебя, займись Иващенко. Он, конечно, сволочь, но мы обязаны. Что-то хирурги упускают.
Князев кивает. Большего пока от него не добиться.
– Тебе сколько нужно, чтобы подключиться?
– Ну, полчаса максимум. Если хирурги уйдут. Девчонки все собрали уже.
– Проверь контур. А то, как в прошлый раз, чего перепутают. Ирочку возьми с собой. Пусть учится.
Он снова кивает.
– Кофе хочешь? Как маленькие?
От напитка отказывается. Улыбается, в глазах загораются искорки. Коротко говорит, что одна из дочек принесла пятерку по рисованию.
– На Новый год поедешь куда-нибудь?
– Нет. Дежурить буду.
– Лень, давай тридцать первого я выйду? Я могу. А ты эту ночь с семьей проведешь. Для разнообразия, а?
