Дети были рады моему возвращению из «рабочей поездки» и они смеялись, дёргая меня за руки, перебивая друг друга на все голоса, я же только смотрел на них.
Чуть позже Инна объявила сбор и вскоре она уже выводила наших детей на улицу, намереваясь проводить их до автобусной остановки, откуда их забирал школьный автобус и их следующее появление, разрушающее идиллию тишины, должно было состояться только во второй половине дня.
Пока их не было дома, я осматривал то, из чего состоял наш интерьер. Жили мы не в нужде, хотя всё вокруг было просто, с лёгким налётом аскетизма, который здесь, в Скандинавии, почитался за проявление хорошего вкуса.
Помимо утвари, предметов обихода и иных незатейливых предметов, я не обнаружил вообще ничего, что могло бы хоть как-то отразить особенности нашей жизни. В нашем гардеробе были вещи, каждая из которых была мне хорошо знакома. Я помню, как старательно избавлялся от всего, что напоминало о Инне, это было частью терапии, совет одного из многочисленных психологов, нанятых моим отцом.
Мой отец… Я поймал себя на мысли, что вчера я наблюдал того своего отца, которого оставил в «прошлой жизни», энергичного, жёсткого, бескомпромиссного. Я помнил, как в самом сердце я питал неприязнь к этим его чертам, однако теперь, вспоминая – каким подавленным он был – пытаясь помочь мне, я вдруг пришёл к выводу, что тот его образ – с «шпорой в заднице», устраивал меня куда больше. Да, с ним было тяжко, но он сам – не страдал из-за меня.
В нашей спальне, спустя какое-то время, я увидел картину. Этот предмет интерьера был мне незнаком, раньше я его никогда не видел, наверно поэтому он словно заноза – впился в мою роговицу.
Это была картина маслом, выполненная в современном стиле, с чёткими текстурами. Судя по всему, это был сперва карандашный рисунок, по которому, позже, была пущено оживляющая вид – краска.
По своему стилю это был пейзаж, и мне понадобилось какое-то время, чтобы разобрать его детали. Это был вид на долину, в которой нашли своё уютное расположение два каменных дома в два этажа, с деревянными двускатными крышами. У одного из домов, из крыши выходил дымоход, горловина которого выпускала тонкую струйку дыма. В нескольких местах, словно повинуясь случайному выбору художника, из каменистой почвы, покрытой зелёной травой, в небо устремлялись гордые ели. Они стояли пучками по три штуки, те, что были ближе всего к наблюдателю – выглядели столь внушительно, что казалось, если бы откуда-то с заднего плана подул ветер, эти исполины бы накренились на того кто смотрел на картину. Петляющая, каменистая дорога уводила вдаль, делая изгиб вокруг выступающего из земли камня. На заднем фоне виднелась огромная гора, вершина которой упиралась в синее, практически безоблачное небо. Это напоминало альпийские мотивы в работах кисти Альберта Лигера и подобных ему пейзажных романистов. Где-то слева, за одним из стоявших неподалёку домиков, начинался лес, который словно вырастал из скальной породы. Присмотревшись внимательней, я разглядел тропу, которая брала своё начало у подножия этого скального массива и начинала уводить вверх, извиваясь – что змея. Мой взгляд опередил хитрый ход тропы и я разглядел как на возвышенности скалы проступали контуры руин какого-то сооружения, явно фортификационного толка. Словно старательная кисть художника поместила туда, в максимально естественной манере, руины крепости.
